Я не кормил — с руки — литературу, её бесстыжих и стыдливых птиц. Я расписал себя — как партитуру желёз, ушибов, запахов, ресниц.
Как куст — в луче прожектора кромешном — осенний, — я изрядно видел тут, откуда — шапками — растут стихотворенья, (а многие — вглубь шапками растут).
Я разыграл себя — как карту, как спектакль зерна в кармане, — и — что выше сил! — (нет, не моих! — моих на много хватит) — я раскроил себя — как ткань, как шёлк, как штапель (однажды даже череп раскроил).
Я раскроил, а ты меня заштопал, так просто — наизнанку, напоказ, — чтоб легче — было — жить, чтоб жизнь была — по росту, на вырост — значит, вровень, в самый раз!
Я превратил себя — в паршивую канистру, в бикфордов шнур, в бандитский Петербург. Я заказал себя — как столик, как убийство, — но как–то — слишком громко, чересчур.
Я — чересчур, а ты меня — поправишь: как позвонок жемчужный — обновишь, где было слишком много — там убавишь, где было слишком мало — там прибавишь. Но главное — отпустишь и оставишь (меня, меня! — отпустишь и оставишь),