Одинокая птица над полем кружит, Да горячее солнце уходит с небес. Если вздыблена шерсть и клыки, что ножи - Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока, А не крови, бегущей из порванных жил. Если вздыблена шерсть, если страшен оскал - Ты спроси-ка сначала меня, как я жил...
Я сидел на цепи и в капкан попадал, И к ярму привыкать - не хотел и не мог. И ошейника нет, чтобы я не сорвал, и цепи, чтобы мой задержала рывок.
Я в кромешной ночи, как в трясине тонул, Забывая, каков над землёй небосвод. Там я собственной крови с избытком хлебнул, До чужой лишь потом докатился черёд.
Я бояться отвык голубого клинка, И стрелы с тетивы за четыре шага. Я боюсь одного - умереть до прыжка Не услышав как хрустнет хребет у врага.
Не бывает на свете тропы без конца, И следы чтоб навеки ушли в темноту. И ещё не бывает, чтоб я стервеца Не достиг на тропе и не взял на лету.
Вот бы где нибудь в доме горел огонёк, Вот бы кто нибудь ждал бы меня у двери. Я бы спрятал клыки и улёгся у ног, Я б тихонько притронулся к детской щеке.
Я бы верно хранил, и стерёг, и берёг, Просто так, за любовь улыбнувшихся мне. Но не ждут, и по прежнему путь одинок, И охота завыть, вскинув морду к луне.