Поэт был мертв. Лицо его, храня все ту же бледность, что-то отвергало, оно когда-то все о мире знало, но это знанье угасало и возвращалось в равнодушье дня. Где им понять, как долог этот путь: о, мир и он – все было так едино: озера, и ущелья, и равнина его лица и составляли суть. Лицо его и было тем простором, что тянется к нему и тщетно льнет, - а эта маска робкая умрет, открыто предоставленная взорам, - на тленье обреченный, нежный плод.