Наши выводы о Большом Взрыве правильны с точностью до наоборот. К возникновению Вселенной привел не Большой Взрыв, а будничное, случайное и нешумное рождение единственного кварка. Тысячи эпох не происходило ничего - в тишине плавала единственная частица - кварк. Наконец он решил сменить обстановку. Как и все элементарные частицы, что его движение по оси времени произвольно и тогда он рванул вперед во времени и увидел, что на полотне пространства во времени оставил за собой один карандашный штрих. Метнулся сквозь время назад, чуть изменив курс, и увидел, что получился еще один штрих. Одинокий кварк стал носиться взад-вперед во времени, и вот из одиночных бессмысленных штрихов художника начала проявляться картина.
Если, кажется, что нас связывает большое целое - это неправда. Нас связывает крохотная частица. Каждый атом твоего тела - один и тот же кварк. Он просто везде одновременно. Наш малыш кварк расчерчивает пространство, как полоумная четырехмерная электронная пушка - рисует мир. Каждый листочек на всех деревьях, все кораллы в океане, каждую автомобильную покрышку, всех птиц на ветру, каждый волос на всех головах мира. Все, что ты видел когда-либо, явления единственного кварка, что носится по пространственно-временной супертрассе, которую сам и проложил.
Историю мира он начал с эпосов о войне, любви и изгнании. Излагая эти байки, чьи сюжеты органически прорастали друг в друга, кварк становился все более даровитым рассказчиком. Повествование приобретало тонкое изящество. Герои проявляли развитую нравственность, злодеи полнились очарованием. Кварк черпал вдохновение в собственном одиночестве в пустой Вселенной. Юноша, уткнувшийся в подушку, разведенка, глядящая в окно кофейни, пенсионер, смотрящий рекламу - вот приметы кварка в его тексте. Однако на одиночестве кварк не остановился, ему вечно не хватало любовных приключений и постельных сцен. Из хитросплетений любовных историй рождались новые поколения детей, и раскадровка пространственно-временного полотна становилась все богаче на героев. Кварк кропотливо и целостно развивал лирическую линию каждого рассказа. И вот как-то, к исходу того дня, который нашим физикам станет известен, как день упадка, кварк пережил озарение. Он осознал, что достиг пределов собственных сил. В его историях уже стало столько барокко и роккоко, что даже максимальная скорость штриховки тесна. В тот день мир начал соскальзывать в неполноту.
Кварк с унынием признал, что шоу сможет продолжаться, только если он побережет силы. Для этого, понял он, придется изображать только то, что в данный момент находится в чьем-то поле зрения. <...> Даже в режиме экономии кварк перенапрягается. Неуправляемое беспорядочное расширение человеческих хроник стремительно истощает его резервы. Волей неволей скоро придется ему признать, что он не сможет вести рассказ дальше. <...> Вот как кончится мир - не взрыв, но зевок - сонные и благостные, мы опустим веки, будто занавес в последнем акте пьес. Вот так возлюбленное творение кварка не увидит, что будет дальше. А дальше - упадок мира, развоплощение планет. Кварк замедляет движение, отдельных карандашных черт становится все меньше и мир обретает vitrum forte. Спящие тела становятся прозрачной сеткой, сквозь которую виден другой бок. Штрихи редеют, и асфальтовые дороги превращаются в воздушное черное кружево, а под ним - ничего. Другая сторона планеты на расстоянии одного Земного диаметра, полотно мира истончается до сетки контуров. Оставшиеся линии одна за другой исчезают из штриховки, погружая Вселенную во все большую незаполненность. В конце концов, изнуренный кварк замирает в центре бесконечной пустоты, не спеша он здесь отдышится, подождет несколько тысяч веков, копя силы и оптимизм для следующей попытки. Поэтому нет жизни после, но есть долгий антракт, все мы живем в памяти одной частицы, как оплодотворенное яйцо, ждущее своего часа.