Наваждение все не уходит, а больной продолжает бредить. Зазеркалье осталось в прошлом: мир разбился, пора уходить. Я брожу по этим осколкам, а они расцветают кровью, Расцветают печальной песней, что зовется в миру любовью. Я хотел бы поверить в чудо, но чудес, увы, не бывает. И под гнетом моих рассуждений эта сказка опять растает. А больной продолжает бредить, а больной почти умирает: Его сердце уже на грани и в мгновения замирает.
А я по горло увяз в теориях мира строения, Мне ни в жизнь отличить брусничный сироп от варенья. Ведь я все еще ищу тот Рикодер Фар, записанный в ограниченном тираже На виниловую пластинку. А тебя столько раз сбивала машина, но ты все живой. Но если бы ты поразмыслил своей головой, Ты бы выключил радио, снял наушники и послушал бы...
А больной бы хотел остаться, но все силы его на исходе. И больной уже не увидит свою жизнь на ее заходе. Я пытаюсь найти лекарство или сам его убиваю, Если честно, то в этом мире я и сам всего не понимаю. Но бывают в жизни моменты, и приходит дождем озарение, Не читая ни умных книжек, не заботясь о настроении, И тогда больной оживает, расцветает и понимает, Что лишь в этот заветный миг реальную жизнь он проживает.
А я по горло увяз в теориях мира строения, Мне ни в жизнь отличить брусничный сироп от варенья. Ведь я все еще ищу тот Рикодер Фар, записанный в ограниченном тираже На виниловую пластинку. И в такие моменты я и сам не пойму, кто из нас здесь больной, Я и сам не могу поразмыслить своей головой, Да и выключить радио, снять наушники и послушать бы...
Мы гадаем, мы размышляем, мы сидим друг напротив друга, Мы желаем найти лекарство от сомнительного недуга. Я всегда был твоим врачом, ты же был для меня лишь жертвой, Мы с тобой как кусочки пазла, но ты жив, это я здесь мертвый. Ты прощаешь, ты понимаешь, ты же лечишь и ты же страдаешь, И я знаю, чего ты хочешь: ты лишь счастья и мира желаешь. Но вот только одна загвоздка - пациент мой, ты сильно болен, И своею собственной жизнью распоряжаться уже не волен.
А я по горло увяз в теориях мира строения, Мне ни в жизнь отличить брусничный сироп от варенья. Ведь я все еще ищу тот Рикодер Фар, записанный в ограниченном тираже На виниловую пластинку. Подкосила тебя та болезнь, что зовется разбитой мечтой, Потому что тогда не подумал своей головой, И не выключил радио, не снял наушники и не послушал бы.
А я по горло увяз в теориях мира строения, Мне ни в жизнь отличить брусничный сироп от варенья. Ведь я все еще ищу тот Рикодер Фар, записанный в ограниченном тираже На виниловую пластинку.
И я знаю, кто будет для нас палачом, Он отрубит вихрастые головы острым мечом. Он же выключит радио, достанет пластинку, поставит на плэй и беззвучно уйдет.