Её был путь… На серой половине подвальных плит кроватное тряпьё сожрала моль, срыгнув на плесень розовые пятна. Её вперёд на цыпочках несли ходули ног. Вперёд и вверх… Подушечки ступней искали путь, перетекая с носика на пят.
Паркетный пол вначале покорил! Полуэтажность ласково давила на светлый ум… Контрабасист курил траву. В его кудлатой рыжей бороде всегда сквозила хитрая улыбка. Паркетный пол вначале покорил… И целый день… Контрабасист курил траву. А вечерами все её курили.
Браслетный дым, впиваясь в альвеолы, цветным подолом гладил по щекам. Спокойствие рубило клавикорды, желание колбасило виолы, бубнил стихом удолбанный кахон…
И было так… Песком сожгло кретиновое лето. Мозолистые кеды на ногах топтались у замшелого фонтана. Тогда ей подфартило коридор…
Бежать из края лестниц до балкона, кричать на голубей и воробьёв, кружиться в разноцветных балахонах или без них. На пальчиках её росли цветы. Она вплетала волосы в венки, в кусты своих смешных смородиновых веток, чужих мужчин…
На дрожь в руках смотрели восхищённо. Самозабвенье, всхлипами души, пыталось насладиться до отвала. Вживляя тени в звонкую ещё грудную клеть, желающую млеть…
Седых факиров тощие лодыжки. Пустые курдюки волыночных мехов чесали бодхисатвы размышляя - в одышке, с полупеной на губах, - сулили полусгнившие мансарды. Линованные темперой листы приобретали облики порталов, зашторенных фанерной кисеёй. Полипы на обоях прорастали. Полипы набивались под ногтями. Пуская корни в тонкую её… И в миллиард окрашенных мансард.