Совсем не осталось писем, и нет почти фотографий, Одни записные книжки исчерпаны до конца. А выбраться невозможно, как черту из пентограммы, Пока повелитель духов не повернет кольца. Рассыпались наши фигуры: овал, квадрат, треугольник, Распался карточный домик, заржавел магнитофон, Теперь уже не припомнить, кто друг, кто муж, кто любовник, Кто просто тянул резину, кто был без ума влюблен. Теперь уже не собраться на Троицком и Литейном, Молчат телефоны эти, отложены рандеву, Никто не может распутать тех сплетен хитросплетенье, Поскольку все это было так ясно и наяву. Одиннадцатого апреля и двадцать четвертого мая Я пью под вашим портретом, читаю ваши стихи. Наземный транспорт бессилен - уж слишком дуга кривая, Воздушный путь покороче, до вот небеса глухи! Жильцы чужих континентов, столицы и захолустий, Кормильцы собственной тени и выкормыши казны, Когда мы сменяем кожу своих обид заскорузлых, У нас остаются только наши общие сны. И тот, кто холодную почту своих кудрявых открыток Содержит в полном забвенье, как заплутавший обоз; И тот, кто честно выводит своих скитаний отрывок, - Уже понимают: бумага не принимает слез. А тот, кто остался дома, как бы наглотался брома: Не видит, не слышит, не знает, не чувствует ничего, Он выбрал себе наркотик - пейзаж, что в окне напротив, И искренне полагает, что раскусил Вещество. Мы думали - все еще будет, а вышло, что все уже было. На севере коротко лето - не следует забывать. Любовь к лиловому цвету нам белый свет заслонила: Прощай, лиловое лето, проклятье и благодать! 1976