Солёные брызги блестят на заборе. Калитка уже на запоре. И море, дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя, солёное солнце всосало в себя.
Любимая, спи… Мою душу не мучай, Уже засыпают и горы, и степь, И пёс наш хромучий, лохмато-дремучий, Ложится и лижет солёную цепь.
И море — всем топотом, и ветви — всем ропотом, И всем своим опытом — пёс на цепи, а я тебе — шёпотом, потом — полушёпотом, Потом — уже молча: «Любимая, спи…»
Любимая, спи… Позабудь, что мы в ссоре. Представь: просыпаемся. Свежесть во всём. Мы в сене. Мы сони. И дышит мацони откуда-то снизу, из погреба, — в сон.
О, как мне заставить всё это представить тебя, недоверу? Любимая, спи… Во сне улыбайся (все слёзы отставить!), цветы собирай и гадай, где поставить, и множество платьев красивых купи.
Бормочется? Видно, устала ворочаться? Ты в сон завернись и окутайся им. Во сне можно делать всё то, что захочется, всё то, что бормочется, если не спим.
Не спать безрассудно и даже подсудно, — ведь всё, что подспудно, кричит в глубине. Глазам твоим трудно. В них так многолюдно. Под веками легче им будет во сне.
Любимая, спи… Что причина бессоницы? Ревущее море? Деревьев мольба? Дурные предчувствия? Чья-то бессовестность? А может, не чья-то, а просто моя?
Любимая, спи… Ничего не попишешь, но знай, что невинен я в этой вине. Прости меня — слышишь? — люби меня — слышишь? — хотя бы во сне, хотя бы во сне!
Любимая, спи… Мы — на шаре земном, свирепо летящем, грозящем взорваться, — и надо обняться, чтоб вниз не сорваться, а если сорваться — сорваться вдвоём.
Любимая, спи… Ты обид не копи. Пусть соники тихо в глаза заселяются, Так тяжко на шаре земном засыпается, и всё-таки — слышишь, любимая? — спи…
И море — всем топотом, и ветви — всем ропотом, И всем своим опытом — пёс на цепи, а я тебе — шёпотом, потом — полушёпотом, Потом — уже молча: «Любимая, спи…»