Мы сидели на приступочке, Рассуждали о смысле бытия. Мыслеобразы, став тучами, Расползались по небу во все края. В небе тропы давно проторены, Это небо не то еще видело, Это эхо тому ль еще вторило, И вопросов у нас невидимо. Скажем, в прежнем своем воплощении Из Пхеньяна я иль Баден Бадена, Да при тесном, при близком общении Убоится ли черт Бен Ладена? И что там Бог отвечал кесарю, Если кесарь хотел многого? "На престоле твоем - тесно ли, Что возжелал моего, Богова? Мол, заберись да на Землю смотри: Где в ней золото, где олово... Вы ж не кесари, вы – косари, Косы свищут, летят головы! Оглушили себя трубами, Окружили себя ратями, В коих прежде, чем стать трупами, Именуют себя братьями. Цвет болотный, всегда в моде он, Что ж одежда перештопана? Под ногами лежит Родина, Вся растерзана, растоптана. Ох, сыночки мои, на краю Что за мысли стучат в темечки? В ту ли землю, от слез горькую, Вы роняли свои семечки, В неуемной своей младости, В неприкрытой своей доблести... Зачинают детей в радости - Чтоб растить их потом в горести? Хоронить до зари затемно, Место пусть порастет трын-травой, А земля ведь она – мать она, Перетерпит опять, не впервой. Любо ль было ей вас пестовать, Любо ль было ей вас баловать, Было вволю на ней места вам, Оказалось, того мало вам. Вы ж - от кости ее косточки. Полно, вами ль она обижена, То не ваши ль златые звездочки На груди у нее выжжены?" Отольются шутам шуточки, Не спасут чудаков чудеса, Кто чудом выжил – сидит на приступочке, Мыслеобразы шлет в небеса. Мол, в небо тропы давно проторены, И вопросов всегда невидимо... Это эхо тому ль еще вторило, Это небо не то еще видело.