По весне рассветный снег ал и бел, А в окошечках торчат лезвия. Ни одно-то я крылом не задел, Бился грудью, сколько мог, милая. Как добрался до своих - помню ли, Как они меня из тьмы подняли, И, ведь не братья-кумовья, а Добрыня да Илья Всю тоску мою как есть поняли. Они не латники теперь, не ратники - Безлошадные теперь странники. \"Мы не ораторы,- кричат,- а мы - оратаи, А ты, брат, душу сгоряча-то не трави - твори. Ой, не глядел бы ты, Финист, вниз, А летел бы ты, Финист, ввысь\".
Так-то скажут да пойдут сеять-жать, А куда ж мне от себя убежать? Сменит ласку да любовь сила-власть, На окошке зря ли кровь запеклась? Что-то к нам не кажет нос солнцептица Алконост, Вишь, иные по ветвям скалятся. Убаюкает Баюн - растревожит Гамаюн, Скажет речь, и в ножнах меч плавится. На заре проснувшись дня вешнего Вспомни, нежная, меня, прежнего, Был я славен, на земле ль, в небе ли, Был ярче яви - стал бледней небыли, Суть земного бытия - пыль, Станет небылью моя быль.
В царстве тайном да лихом, да ином Я при ведьме женихом, колдуном, Полуволен, полузряч, без лица, Надо мною чей-то плач мечется. Но, хоть окутали меня мертвым сном, Слышу-чую, во сенях стук да гром: \"Эй, брат, гони с души дурман, мы - Емеля да Иван, А вон и милая твоя под окном. Зря ли слезы у нее горячи, Как дошла да как нашла - промолчит. Прочь от невидимых оков сброшенных Да от железных башмаков сношенных, В пику бедам, стань, каким был: Небу ведом взмах твоих крыл\".