Кто мы, Тэйми, скажи, как нам себя назвать - Каждый раз, как в последний, ложащиеся в кровать? Не научены ничему, кроме петь, писать и страдать, И разматывать сердце, как пластырь, Чтобы вечно кого-то латать.
Мы не лекари и не пекари… мы даже не рыбаки. Но порой нас вскрывает так, что свет пробивает кишки. Тяжелы наши мысли, слёзы легки. Отчего же нам плачется, Тэйми, какая у нас беда? Просто стыдно признаться, как взрослым нам хочется иногда, Чтобы мама и папа любили нас маленьких, там и тогда… Ладно, не думай об этом… так, ерунда.
Ты замечаешь, Тэйми, как ночью взмывают над городом наши дома, И летят всё выше и выше? И можно сойти с ума, Понимая, что утром с нами случится не небо, не космос, а та же тюрьма, И мы сходим с ума, но привычно выходим опять из своих квартир, И идём покупать хлеб и кефир.
Из своих персональных пустынь шлём друг другу скупые звонки, Из двухкомнатных поднебесий, из чумы, из пурги, из цинги - Мы всё тянем незримые нити, словно пальцы одной руки, Но по-прежнему так далеки…
Всё, за что нас полюбят, Тэйми, не сейчас, а когда-то потом, Мы уместим в одной тетради всё целиком. Если нам повезёт, наша музыка останется под потолком колдовать, вынимая душу. Посмотри, я ведь тоже трушу. Но это же вовсе не повод молчать о чём-то таком…
Кто мы, Тэйми, скажи, если дарим то смерть, то любовь, то грусть, Я смотрю на нас, слушаю, трогаю, и не разберусь. Всё окажется просто однажды - я взлечу и на звонкие нити порвусь, И рассыплюсь по небу, как ты. Ну и пусть, моя радость… и пусть, пусть…