Врезанные в песок заливы - кривы и плоски; С неба ускакала закатная конница, ивы, березки - тощи. Бежит, бежит, бежит девочка вдоль рощи: то наклонится, то выгнется, словно мяч бросая; треплется голубая ленточка, дрожит, а сама босая. Глаза - птичьи, на висках кисточкой румянец... Померанец желтеет в осеннем величьи... Скоро ночь-схимница махнёт манатьёй на море, совсем не античной. Дело не в мраморе, не в трубе зычной, во вдовьей пазухе, материнской утробе, тёплой могиле. Просили обе: внучка и бабушка (она - добрая, старая, всё знает) зорьке ясной подождать, до лесочка добежать, но курочка рябушка улетела, в лугах потемнело... "Домой!" - кричат за рекой. Девочка всё бежит, бежит, глупая. Пробежала полсотни лет, а конца нет. Сердце еле бьётся. Наверху в темноте поётся сладко пленительно, утешительно:
- Тирли, тирлинда! я - Психея. Тирли-то-то, тирли-то-то. Я пёстрых крыльев не имею, Но не поймал меня никто! Тирли-то-то!
Полно бегать, мышонок мой! Из-за реки уж кричат: "Домой!"