Я мир свой сложил, отрицая в себе половые вопросы, Кто видел, как я обрезал/обрезала у зеркала косы? Но дело не в них, да и Бог с ними, с косами и волосами. Насилуют тело, а мозг мы калечим, как водится, сами, И сами клянемся, что слабостям разным теперь не подвластны. И носим за пазухой в лифчике лезвие бритвы опасной, Ложимся в постели холодные, греясь носками и водкой, И спим, и встаем, чуя ненависть – так одиноко и четко, И мир осязаем в прицеле нелепо, привычно и странно, И очень гордимся, как быстро душевные рваные раны Зажили – почти – и припали в истории сказочной пылью.
И ты меня встретил – такого – с уже покалеченной былью. Я ночью шел спать, не проснуться надеясь, мечтая – когда же? Мне каждое утро дышать становилось всё гаже и гаже… Я злился, не видя причины – зачем становиться добрее? – И снова натягивал берцы, виски свои наголо брея.
А ты это принял – и злобу, и черные знаки на коже, Тогда для тебя я останусь. Останусь таким же. Такой же, Но стану – теплей. Научусь согревать от мороза ладони, Погибну с тобой, с хулиганами в драку вступив на районе, А хочешь – куплю себе туфли, и платье, и сумочку даже?
Лишь только за то, что ты понял, хороший, и обнял однажды. Не пнул, не смеялся, и даже
не поиздевался как-либо. Я плакал бы, если умел бы, а так…