Пеппи, прижимаясь к стене взрывала первой, Тот же чулок купленный в чужой стране на барахолке. Зазывно манила полупьяных полуджентельменов работой изгорбленных пропитое веснушчатое лицо. Стою поотдаль(примеряюсь,наверное): К гуманности, выраженной в холокосте.
Праздник плавал,расщепленный желудочным соком в ведре пластиковом. Подпропитая Пеппи все в том же чулке, только скважинами помятостей веснушки стирались. Помню, мне сказки в розовом детстве нравились-смять и ближе к фекальности. Февраль за окном календарь продал, С брошюрами апокалипсиса. Мне одну содовую в сорок градусов и потянется: Холокост,как высший принцип гуманности.
В дымных туманностях по углам смели данности; В понурых кабаках-дамность. Я прихожу туда наслаждаться: Сбродом поношенных вчера королев, Снятых с чужого плеча,выброшенных с б/у постелей. Дамами затягивается мундштучный табак. Эти дамы и оптом дешевле,чем днем поштучно. Больным на печень или простату,или-бюджетный вариант. У этих дам руины,где тушат окурки о полироль стола. Я этих дам не пробовал прожевать, у этих дам глазницы,а не глаза. И смеются они. Страшно. Придирчиво громко. Раскатно. Они, как кроссворд из вагона плацкартного, совсем неразгадываемы. Или просто слишком просты - на все вопросы всего один ответ. Литрами хлещется портвейн и выблёвывается. Они все старые, как Бродвей и не хуже его размалёваны. Каково же в дерьме вам, Леди без джентельменов? Она - среди них. Отличима лишь по чулку. Сидит, сутулясь, за столиком в углу. И взглядом ищет. Присматривает по одёжке. Как жертву хищница, как мать детёныша.
Вон он, принц. Пожилой, гнилозубый. Толст, аж колени дрожат. Она, гарцуя, подошла.
***
Мертвенным холодом веет от обоюдобезразличных взглядов и стен бетонных. Кровать вспотела, устала, дрожит от неистовой скачки. Шныряют в панике под потолком купидоны. У них кончились стрелы и они взяли ножи. По колени и локоть испачканы кровью, но любви здесь как нет, так и не было. Они мухами бьются в стекло, тоскуя по небу, глохнут от стонов притворных. Таращатся испуганно на тех двоих, в постели, глазами-глобусами. И под окном дворник искоса смотрит снизу вверх, возбуждается от женского визга и от зависти лопается.
***
Он уйдёт. Сядет на белого коня и поскачет по делам дальше, блеснув плешью. Ей опять станет одиноко и страшно. Она примет душ, начнёт собирать разбросанные вещи в кучку - презервативы, бутылку, бельё, чулок и трупики кудрявых лучников.