Какая всё-таки нынче осень чудная, что не тянет даже Приукрасить её кислотой, но тянет всё равно спеть хотя бы песню, чтоб выливалась тем особым чувством необломного одиночества, которое только осенью открывается, и песню спеть хочется со словами, не повреждёнными всерастворяющей желчью своего ублюдского цинизма, и тут же не хотелось бы в песне высокопарностей, как в предыдущих строчках. А тогда что же? Остаётся искать того, кто ноту грусти правильно вытянуть сможет. Такой человек, вполне возможно, сверху мой сосед, по осени вывешивающий на балкон флаг государственный, а это явный жест отчаяния от накатившего одиночества, простой сигнал того, что «Эй, я с вами хочу быть, люди!» Так прочитал этот перформанс я. И к нему пошёл на диалог, и спросил в лоб: «Ты связываешь свою растерянность с тем, что со дна тёмных вод поднимается беззвучный зов трёхсотлетних сомов? Или считаешь, это предсмертный выброс пор серебристых мхов?» Ответ был таков: «Тебе я бы в пачу зарядил, но, зная твоего братана, просто скажу: иди другим мозг еби!» И этой его фразы мудрая простота подсказала путь: надо самому найти мозг осени. Да что там, просто её сосков коснуться будет достаточно для появления в моей песне хороших слов.
Грибы на болотных кочках и те предпочитают отдаться ему – наблюдательному искателю на четвереньках. Я это говорю к тому, что мне ещё сложней, предстоит отыскивать то, что так не видно: в лесу слова, там, где осени центр, поэтому электричка не подойдёт. Она, конечно, быстро доставит к месту моё тело, которое там побродит и уедет, ничего не поняв, потому что осознание не умеет мчаться, как электричка. Значит, придётся идти пешком через тот фронт, где город, ширясь складами и заводами, плавит угодья осени. И так как в этой области часто жнёт свой хлеб семейство программы «Дежурная часть», хочется эту полосу проскочить и Шатунов, идущих по кустам параллельно моей тропе, не замечать. Помогут мои наушники, такие носили роботы в любимые всеми за секс-революцию нелепые шестидесятые годыды. И звуки чудесные уверили меня, что выпрыгнут бурундучки на мою тропинку и для марок волшебных высунут фиолетовые язычки. Затем поскачут восхищаться пестротой мусорной свалки. Вместо них мой путь концептуальный пересекли драные собаки. Одни шавки стали внимание на себе заострять резкими выпадами, другие тихо по бокам заходили. Как было обломно знать, что выгодными трофеями не считает эта стая ни деньги, ни айпод. Меня со знанием дела собирались задрать – ещё один баран, отбившийся, в загон сегодня не придёт.
Может, на свалке мусорной они уже насытились вкусняшками тухлыми; так или иначе, собаки загонять меня вдруг передумали и побрели вперёд, где, как я подозревал, были Осени соски… Да нет там никаких сосков! Встреча с грязными псами отрезвила и указала, что внутри они только моей головы. И вообще, начала давить окружающая наша природа, бестолковая, унылый ландшафт, везде проступающие болота. Всё это непригодная, крайне неестественная среда обитания для человека, как для скотины, которая сама себя одомашнила. В поселение вернувшись, захотелось, как никогда, присутствия людей, каких угодно. Пошёл в ресторан, заказал запечённого сома. И ковыряя его специально для этого сконструированной вилкой, говорил себе: глупо приписывать поведение человека животному. Но тут же дико бесился, воображая собак, развалившихся на перине серебряного мха, довольных, что не дошёл сюда этот лох и не унёс с собой нужные слова.
Припев:
Какая нынче прекрасная осень, что даже не тянет жрать кислоты. Все компы внутри меня счастливыми сгорели при постройке гиперболы её красоты. Беззвучным взрывом лес умирает – нам не спастись от тягучей, ударной, мощной волны сладкой хандры Какая нынче прекрасная осень, что даже не тянет…или…а может…всё-таки