Горизонт на рассвете чист, как нетронутый краской лист, словно ждущая букв строка.
Только солнце взойдёт, рука чья-то выведет гор курсив — зарябит вдалеке массив сквозь горячие облака.
Там, над ними, святой Лука пишет первую из икон.
\"К морю, мёртвому испокон, мимо Иродовой горы, пастухи волокут дары. Восполняется Иордан. Гибнут древние города, и народы, и языки\".
Не был прав Иезекииль, отвергавший солярный миф.
Над вершинами пирамид что ни утро — то Рождество. Всходит солнце, и лик Его, разалевшийся ото сна, обращается на Синай, Арафат и гряду Памир.
Просыпается юный мир, в-точь таким, каким засыпал.
Винно-огненный, как опал, шар стремится попасть в зенит. И шиит ему, и суннит — поклоняются, там, внизу, в исступленьи пустив слезу.
На прародине букв и цифр, где религий земных творцы чтут Пальмиру и Вавилон, — окончательно рассвело.
Здесь, где некогда цвёл Арам, ныне зиждется новый Храм. Солнцеликий прообраз Ра смотрит сверху на Арарат, на руины людских святынь, возведённых среди пустынь.
Так Он истину разглядел: древность — арок и стен удел, все святыни — суть миражи, как и зыбкая наша жизнь.
Жизнь — виденье на склонах дюн.
Мир же так и остался юн, будто не было на земле никакого теченья лет.
Отрешённо молчит Непал. Видит — за горизонт упал ослепительный шар огня.
Так, к исходу седьмого дня, в начинании всех начал, отрешённо и Бог молчал.