На крестах облезает дешёвая позолота. Здесь у нас если дождь, то кислотный, если снег - на три года. Прихожане хрипом из пересохших глоток просят у небосвода чистую воду, пригодную для питья, и называют её святой.
Мне говорили - выживет каждый шестой. Некуда убегать, так что лучше стой и наблюдай за концом бытия.
Двуглавый орёл парит, опалённый, роняет перья, рыщет над полем выжженным в поисках пищи. Обездоленный инок строит часовню на пепелище некогда процветавшей, огромной империи.
Потерявшему всё не грозит ни что. Нищий, снимая робу, справляется с нищетой и становится просто нагим человеком. Над рекламным щитом, возвещающем о продаже мёртвых душ, разливается звёздное млеко. Над горизонтом волхвы разыскивают звезду, остывшую к нашим чаяниям, несчастливую, блеклую.
И казалось бы, хватит, навоевались. Но посреди городских развалин со ржавеющих наковален сходят стальные латы. В переполненных госпиталях - ума палаты. У некрашеных стен Кремля вьются вороны и набаты копытам вторят. В переломный момент истории изувеченная земля остаётся спорною территорией.
Рыба, сгнившая с головы, продолжает биться о лёд. Каждый из нас виновен в том, что жив, и в наказание - умрёт.
Сегодня разбился последний оставшийся самолёт. Я никогда не узнаю, где была ты, когда города превращались в костры. Я пишу письмо на куске бересты и бросаю его в бутыль. Пусть несёт тебе на кипящих волнах Гольфстрим, минуя необитаемые континенты и острова, долгожданную весть о том, что я жив.
Мир увидел, как погибает третий Рим, а четвёртому - не бывать. Атомный ветер рвёт провода оголённых ив. По артериям рельс течёт свинцом навьюченный караван. Обращаются реки вспять, города - в угли.
Я надеюсь на то, что наступит ядерная весна, и какой-нибудь неминуемый катаклизм передвинет массив тектонических плит или высушит мировой океан до дна.
Я пойду к тебе, утопая в извёстке. И когда долгожданный полярный день настанет, в поблекших глазах твоих я увижу сияние ярких, сверхновых, счастливых звёзд.