В понедельник в старинном храме было Неприлично много народа, Наверное, из-за дождя, Ведь никто не любит грязную воду. Жрец восседал средь мерцающих золотом статуй. Аскетичный, блаженный и бородатый, Ратующий за религию и спасение. Вчера было праздничное воскресение, А сегодня просто чудесный день, Не смотря на тень, что на город упала, На дождь стеной, Что завалился на бурое снежное одеяло. Охристый воск свечей, не дурно, Огоньки дрожат, радостно переплетаясь В узоры на потолке, Целебные травы в мешке, Старый томик с молитвами, Здесь душой отдыхают от горя и битв, От работ и забот, от предательств и лжи. Даже белый кот, улыбаясь, зажмурился, Сытый, перед каждым был горизонт открытый, И на каждого благодать снисходит. Великая Мать, добродетельница плодородия, Бог внеземного порядка с копьём карающим, Лик богини конца – как луна убывающая, Тающая в ночных облаках. Музы смеющиеся и диковинные божества лесов. Творец, что придумал мир, Льющийся из его кувшина основ. И где-то в углу, с западной стороны Статуя богини безумия, собственный хвост поглощающей, Под ней на полу её полулицо-полуморда, С рыжей, как пламя в ночи шевелюрой. А горожане молились сегодня предельно хмурому Богу весенних дождей. Его ноги были истёрты, словно растворены В воздухе, он парил над полом Весь из бронзовой черни и старины, Над склонёнными головами Просящих и верующих. И жрец командует – следующий, И он на колени падает И целует расплывчатый силуэт, И бормочет молитвы, Что звучат как первый весенний дождь. Повинуясь ритму, Человек впадает в трепет и дрожь. И к ночи, угощаясь сластями, Люди покидали темнеющий храм, И, ловко затушив последнюю лампу, Жрец расстелил простую циновку И ко сну поспешил.