В четверг он пришёл в себя, решил, Что вчерашнее наваждение будет легко прогнать Послушанием и смирением. Он выдраил храм, от макушки до пяток, Облачился в праздничные одежды, Выгнал метлой последних змей. Да пусть только посмеют Ещё раз сюда вползти! С утра в храм приходили дети, Пытались играть в футбол Головой богини безумия. Нашатырь или метанол, ещё на рассвете, Когда было лунно, им что-то ударило в голову. Розовый тающий месяц смотрел из окна. Это, конечно же, человеческая вина, Прогневали, несмышленые, всех богов, И вот результат, а отдуваться всегда жрецу, Убирать, молиться, улыбку размазывать по лицу Всё более трудную с каждым днём. Камень статуи треснул, и радостными криками ребятишки, Провожали голову богини к выходу, Гнались за ней, и, совершая поочерёдные выпады, Норовили задеть ногами, как черти метались, От чего голова статуи улыбалась и потом Переходила к хохоту. Двери распахнулись, Повеяло холодом, и, не различая пути траектории, Погнался жрец за смеющимися, Наложить мораторий, или просто отшлёпать негодников. День намечался погожий, и ни огородников, ни змей Сегодня не было. Жрец каменную голову сажал обратно на клей, А ребятишки подглядывали за ним и хихикали. Потом, тот, что посмелее, пнул его в спину, И видели статуи Только его сверкающие пятки. Мальчишка бросился без оглядки, Опрокинул лавки со свечами и благовониями, Резкий запах, плавно переходящий в вонь, Оглушил всё живое. «Может быть, это даже неплохо, что нас только двое» Резко внимание порхнуло на заговорившую голову на клею. «Может быть, так и надо, что я не как они все – стою, А каталась моя голова и видела больше, Чем все эти скучные молитвы и причитания. А ты сам-то уверен, что ты в сознании?» Жрец попятился, потом мантры запел и рухнул на колени, Лбом припал к полу, на полусогнутых руках, В храм ворвались олени, вороны и лисы, Тупой гул под потолком повис, Это было похоже на гомон суда, Как будто он провинился, Тем уже, что родился, и в этом беда. «Хочешь ли ты не умирать никогда, возрождаясь в безумии Каждого иногда, в истерическом смехе, В искорках пьяных глаз, В потехе сладострастия и его рваных выдохов, Между телами при родах, Я – то, что даёт силу и уничтожает страх.» Статуя вышла из привычной позы, Подбрасывала свою смеющуюся голову вверх, Танцевала, гипнотично вращая тремя парами рук. Но жрец так и не поднял лица от земли, И твари снова растворились в проёме двери, А статуя прошептала: «ничего, не сегодня, так завтра поговорим».