Я в желтых был домах, и есть оттуда грамота, Бродил в чужих умах, как тень папаши гамлета, Казался многим черствым и не был образцом, Сказал однажды: "Черт с ним", поссорившись с отцом. Фамилию без отчества с тех пор везде пишу, Совсем чуждаюсь общества, народ не выношу. И хоть с народом праздную я праздники народные, Но с мордой безобразною не лезу в благородные. Живет во мне апатия, с работы - и в кровать, Какая правит партия - мне нынче наплевать. Само собою все течет, но за жизнь страны Иную грудь пускай печет сорок градусов вины. Вижу многих обреченных, вопрошают: "Ну когда же?", Популяция же черных не волунет меня даже. Порой втыкаю в новости и в легенький фильмец, В пустопорожней волости случилось, ну, пиздец. Покажут, где зимуют раки, оказаться б там, Где прадеды штурмуют Зимний Двор в семнадцатом. Затем увидел - ну беда, чего не встретишь в мире - У лже-пророка борода отклеилась в эфире. Сидел, болтал об Ангеле, в глазах - сплошная грусть, И тексты из Евангелие читал он наизусть, И слезоньки сочились, а мне плевать, признавться там, Чего бы не случилось в две тысячи двенадцатом. Дошли, кажись, до точки, мне стыдно, я не скрою, Лишь фиговым листочком лицо свое прикрою.