«Я воровал. Мне вот говорили, что тебе сейчас исполнится 14 лет и пойдешь ты в тюрьму. Я так рукой махнул на них. Думаю про себя: "Да идите вы куда-нибудь к чертям, другим". А мою жизнь не трогайте. Это - моя жизнь, мне ею распоряжаться, что мне делать, воровать или не воровать, попаду я туда или не попаду. Это - моя жизнь.» (с)
Неживые цветы на стальных побегах, Неестественно яркие из под снега. В неуверенной ладони стопарь, Неумело еще звучит тон поминальный.
Нет ничего необычного, еще раз, Просто станет светлее чуть от числа глаз. Уже легенда готова, сплевываю сплетни, Эталон для несовершеннолетних.
Между бордюрами кровь, клич слышу боевой, За каплю нашей мы прольём ручьи чужой. У нас все так же дико, гвозди с досками, Аборигены, земля у нас еще плоская.
Воспитывай малого на рассказе, На истории красивой сразу, Про одного бойца, расскажи про замес в подворотне, И про смерть одинокую с оружием в руках.
И получи еще десяток отморозей в портках. Без веры в принципы, зато сука с понятиями, Там у каждого еще статья в рюкзаках. Ты еще не втаптывал тварь, да куда тебе.
Припев х2 Надежда моя внутри пошла язвами, Лезут пол ребра слева руками грязными, А мне бы словом достать до сердец Бьются без тепла, даже детские.
Самоуверенные, гордые, молодые, На количество крестов, до пизды им. Протри фары, на вещи реально смотри, Пали только листья, жизнь то вся впереди.
Славянский двор, пустая тара, на районе глухо, Знать, короли дворов коронуют шлюх. Наше солнце за околицей умылось кровью, Еблю на подоконнике зовут любовью.
Школьницы, следи пацанской элиты, Ведет бровь, лихо манит меня габаритами, Не отдам сердце, ведешь на крышу, Не подойду близко, исповеди твои слышал.
Кварталы, глубинка, отсутствие света, Видал топтали любовь изорванными кедами. Руки по карманам, на движняках сутулятся, Девочки не плачут, венчанные с улицами.
Падаем, и самолюбие не просит нас о помощи, А я с утра умру еще раза четыре до ночи, При виде первобытного строя молодняка, Ловит тупняка, но действует наверняка.
Манеры, поведение, это не важно, Главное цвет души приторно парашный. Раз за разом, задыхаемся по новой, По пидзде смысл, на хуй светлые стороны.
Такие нравы приравняют их к шалавам, Умирая, сознавая, легче и не стало, Режет на живую и слезы только для стиля, Потом просят, что бы святой отец простил их.
Опять сердце тревожит, лезут вон из кожи, Уверен, вряд ли пошарпанный крест поможет. Жилые подвалы рождают истины, И под сырыми трубами ведет куда-то линия жизни.