Человек оставляет себя в том месте, откуда он отправляется в путь. Сначала он прощается со всеми, кого покидает, он говорит «прощай» всему, с чем расстается. С этого начинается путешествие, которое бы не состоялось, если бы не удалось преодолеть зависимость и сдвинуться с места. Движение начинается с приобретения легкости и отказа от многих вещей и привычек, накопившихся в освоенном пространстве. Хайдеггер называет это пробуждением отрешенности и позволением вступить сущности в нечто[1]. Между тем, что расположено «здесь», и тем, что скрывается «там», пролегает дорога, соединяющая эти разные места уникальным образом: чтобы прийти в намеченное место, нужно выбрать правильное направление, соблюдать некие правила движения и не сходить с дистанции. Преодоление расстояния вознаграждает путника свидетельством очевидности. Дорога всегда к чему–то приводит, однако не будем спешить с выводами. У дороги собственная сущность, которая не сводится к тому, чтобы быть перемычкой двух мест[2]. С прощания у двери начинается дорога. Не простившись, не уйдешь, замешкаешься и вернешься. Высвобождение от сил тяготения, в котором сосредоточена вся мощь обоюдной причастности человека и его окружения, сродни измене, и потому у всякого, кто ступает на дорогу и отправляется в путь, есть чувство веселой вины за собственную отрешенность от тех, кого он оставляет, даже если они оказываются злыми сокамерниками или надоевшими обитателями больничной палаты. Там же, где существование бессмысленно, вины (способности быть индивидуальной причиной поступка и перемен) не ощущают и потребности в прощении не испытывают. Кому претит делать фальшивые жесты, тот не любит следовать этой древней традиции. Прощание действительно оказывается пустым ритуалом, уступкой старушечьему предрассудку «посидеть на дорожку», если оно не является просьбой о прощении. Его глубинный смысл в этом и состоит: непрощенному тяжело подниматься, идти, избавляться от груза прошлого. Дорога отсекает какую–то часть жизни, поэтому ожидаемая «перемена мест», объясняющая в учении Энесидема и других греческих философов суть «движения перехода», оказывается «движением изменения», сменой статуса. Тот, кто отправляется в путь, завершает его иным. «Если человек в путешествии остается неизменным, это плохое путешествие», – заметил Эрнст Блох[3]. Из мест, где событие невозможно, хочется бежать, но событие побега невозможно по той же причине. Дорога предназначена для сообщения в обоих смыслах этого слова, т. е. перемещения в какую–либо сторону и повествования о случившемся событии. Отправляясь на Сахалин, А. П. Чехов писал в письме к А. С. Суворину от 9 марта 1890 г.: «Пусть поездка не даст мне ровно ничего, но неужели все–таки за всю поездку не случится таких 2–3 дней, о которых я всю жизнь буду вспоминать с восторгом или горечью?»[4] Путешествие, в котором ничего не приключилось и о котором нечего рассказать, оказывается лишь деловой поездкой, прогулкой, словом, обычным фактом. И потому захватывает дух, когда по какому-либо случайному поводу оказываешься на вокзале, этом обустроенном входе в собственное инобытие, и вдыхаешь его дымный воздух несостоявшихся или ожидаемых событий. Дорога – это особый способ человеческого существования «между». Каждый, кто оказался на ней, отныне живет в перспективе, преддверии. Он обретает способность видеть не просто вещи, но занимаемое ими пространство, и сама дорога увлекательна именно этой игрой мест. Возникающие по мере движения объекты обманчивы: то, что сначала виднеется справа, проносится слева, человек на обочине оказывается деревом с качающимися ветками, а сама округа шевелится как неведомый зверь под огромным покрывалом. Расположенный в переходе между сущностями, путник с интересом (inter esse?) взирает на мир, не подчиняясь традиции его познания как созерцания неподвижной субстанции. В меняющейся картине мира основание постоянства сосредоточено в точке обзора, и потому в путешествии люди легко становятся философами, взгляду которых доступно непосредственное соотношение предметов. Только путнику по-настоящему видна кромка земли (а не очертания далекого леса) и движение неподвижности: втекающая в воронку степь, поклон скалы, пляска облаков и вечно качающееся небо. Одна панорама сменяется другой, один попутчик уступает место другому, и лишь дорога умудряется проскальзывать сквозь все эти груды говорящих о себе творений и придавать вибрациям заполняемой различными предметами пустоты оттенок угадываемого мотива. Любая дорога – это уже канва какого–либо сюжета. Можно наугад открыть первую страницу любимых романов и сразу встретить описание бричек, саней, трактиров, полуденного зноя и прочих примет дорожного быта. Дождь, грязь, государственные праздники, почва, общественные беспорядки, личность градоначальника, политический режим, историческое прошлое, холодная курица, квас и рельеф местности – все это несуразное нагромождение разнопорядковых явлений, коль скоро он
Гуру Песен