Мать прислала письмо: “Захворала, сынок! Знать готовить белье уж подходит мне срок Только прежде, чем в путь, мне хотя бы разок Перед смертью взглянуть на тебя бы, сынок. Потеряла покой, все одно как ты там Неужели с тобой уж не свидеться нам Я б примчалась к тебе, да подняться не в мочь” И на дерзкий побег, и на дерзкий побег Он пошел в ту же ночь В небо взмыла ракета и упала за реку, Ночь опять проглотила очертание тайги А из леса навстречу беглецу—человеку Вышел волк—одиночка и оскалил клыки
Человек вынул нож – “Серый, ты не шути, Хочешь крови? Ну что ж, я такой же, как ты Только стоит ли бой затевать смертный нам Слышишь лай, то за мной псы идут по пятам. Я ведь то же, как зверь – в угол загнан людьми А раз так, что теперь нам делить, черт возьми Видишь сам, бог не дал ни тебе и ни мне” Волк еще постоял, волк еще постоял И растаял во тьме Рвали повод собаки, в кровь сдирая ладони, След петлял и терялся, злобно выла пурга А по белому снегу уходил от погони Человек в телогрейке или просто “зека” И ефрейтор один тоже мать вспоминал И средь черных осин все бойчее шагал Десять суток цена - кто назначил ее, Вот мелькнула спина, и поднялось совье. Сухо щелкнул затвор, оглянулся “зека”: “Сука” - выдохнул он, и взглянул в облака А вверху пустота, лишь вдали по кривой Покатилась звезда, покатилась звезда Словно в отпуск домой Снег расплавили гильзы, и истек алой кровью Человек в телогрейке, безымянный “зека” А далеко, далеко, где-то там, в Подмосковье, Фотографию сына уронила рука А далеко, далеко, где-то там, в Подмосковье, Фотографию сына уронила рука