в моем магазине думают, что я только пью, курю и жарю яичницу, так и есть – я только жарю яичницу, курю и пью. но скоро это закончится и для этого есть июль и охапка моих одиночеств. в моем магазине все знают, что я не один, что у меня есть толстый теленок витя. если б не ты, я послал бы весь питер, всю москву, весь урал и весь крым. в моем магазине все в курсе, что я демонтажник и клоун, точнее сказать клоун и демонтажник. и бокал моей жизни пускай будет полон, пока совесть не стала продажной.
повесь меня на галстуке в гостиной, потом всю ночь рыдай и зови на помощь, не говори, что был скотиной, не говори, что был я сволочь, повесь меня на галстуке в парадной, я буду как гирлянда улыбаться, читать стихи свои нескладно, при этом веселить вас не стараться. так вздерни меня на подтяжках на площади искусств у спаса, прохожие скажут – бедняжка, а ты вздерни, не моргнув глазом.
мне не нравится пьянство по вторникам, каждый вторник, как битва за Францию, ну и я такой – в чине полковника, взял вокзал, телефонную станцию. мне не нравится утро по вторникам и мечты и надежды на новое, ты стоишь на краю подоконника, тело бренное, бестолковое.
отнесу тело в ванную, от вчерашнего надо отмыться, не доиграть мне в игру странную, в полете не остановиться, курю, паравозю, прослыл выпивохой, ненавижу гундосящих, за спиной, суки, охают. ненавижу предателей, сам предаюсь унынию, такую жизнь изнахрадили… был мальчик румяный, стал синий.
хочу лететь - поэтому лето, а зиму раздайте прохожим, мы едем на невский, подайте карету, пить водку и бить ваши рожи. дайте мохито с сигарой, женщин кубинских и рому, сердце поэта сгорает, догорит – закатайте в роллы. дайте друзей понадежней – кольт или две арматуры плюют не в стихи, а в рожи, иногда прямо в сердце – дуры.
пес бездомный. ищу тело твое по запаху. я с какой-то мадонной, ты с каким-то там трахалем. желтые листья не пахнут, а воняют только когда их жгут. опять напился, поеду трахну, не жду, извини, не жду.
отключите электричество, перекройте газ и горячую воду! моя женщина – моё величество, ее тепла хватит на город! и не надо пива разливного и портвейна на розлив не надо! одному засыпать не ново! без тебя холодней, ну и ладно! подарите мне маленький домик, где-нибудь в купчино, рядом с пунктом милиции, я придумаю сказок трехтомник, его раздарю по детским домам и больницам.
твой рот как маузер – заряжен всего словами двумя, стреляй! один хер – я на первый снег упаду плашмя. твои слова как китайская сталь – красивы, но толку в них нет, хочешь ужалить – жаль! вот я был и вот меня нет. твои слова – как вагоновожатый – угрюмые, четкие, из под земли, губами полуразжатыми прошепчешь – «пли».
от твоих голубых и бездонных меня отделяют сотни км, уральские горы и алгоколизм. ради твоих голубых и бездонных - стрелялись, сдавали бутылки и города, наорала – ковали мечи тоннами, то есть все, как всегда. твоим глазам голубым и бездонным, видевшим многое: кротость и тигра, котлеты и ландыши, портвейн и изящество хочется плакать, но ты улыбаешься, дура, и есть в этом что-то щенячее.
кайся, кайся, моя магдалина, этот город давно уже верит слезам и соплям и таким же как я и мой друг кретинам, оставляющим дом, ради света реклам. пой же пой, мне моя лорелея, мой фрегат на мери и нам незачем плыть, я без бури страстей третий вечер херею, как смогли мы так быстро остыть. так веди же меня, моя греттель, когда достаточно хлеба и голуби сыты, если хочешь, мы просто забудем про лето и мы будем квиты.
у моей серой кошки черные блохи, но она молчит о том, как ей плохо, может также сможем и мы, как-никак протянем до зимы. у моей серой кошки котята, когда они вырастут – станут шавермой, а я такой, при галстуке, опрятный, блуждаю между кирхой и таверной. у моей серой кошки снова ноябрь, ей хочется плакать и пить молоко и если б не наши с тобой «абы-кабы» , мы бы не