С той поры замолк, песен петь не стал Соловей былинного времени. Коли кривда правде скует уста, Нету в мире тяжельше бремени. Под немилость княжью попал певец, Отвернулись бояре важные. И как будто вмиг приувял венец, Свитый прежде молвой продажною.
Шел горюн по угодьям родных краев, Его очи сквозь слезы видели, Как кнутами карали «еретиков» Кротость славящие крестители. Видел он, как стадами сгоняли люд На неведомое крещение, Как беспутный Путята, от злобы лют, Новый город предал крушению. Видел он, как епископы крест и меч Возносили в кровавых лапищах, Как спешили священные рощи сжечь, Как богов оскверняли в капищах.
Век Перун на днепровском яру стоял, Над речными синими долами. Из искристого кремня, что бог держал, Высекали кресалом полымя. И когда на священном огне у ног Пух петуший дымился сладостно, Улыбался грозный славянский бог, Очи бога блистали радостно. Были латы его для басы-красы Драгоценной резьбой прострочены, Были боговы крученые усы Красным золотом позолочены. И не раз в сполошной крутой ночи, О грядущей судьбе не ведая, Здесь святили кмети свои мечи Перед сечей, перед победою.
А теперь былого царя небес Примотали к паскудной лошади, И с похабным криком: «Изыди, бес!» Потащили по людной площади. Длиннорукий Добрыня в поток швырнул Громоносного бога дедова: «Дескать, сытно ел ты и пил, Перун. Ну, и хватит! Катись отседова!» И поплыл Перун по Днепру-реке, Как колода, что в воду валится, И была бессильной в его руке Боевая литая палица.
Лишь грозились людям его персты: Погодите, хлебнете горюшка, Как на ваши благостные кресты Грянут коршуны из-за морюшка! Коли стольный град одолеет зло, Малым слободам нет спасения! Ровно лютый змей, по Руси ползло Горевое самосожжение. По грязи, повдоль верстовых столбов Гнали в дальний край, как заложников, Ведунов да знахарей, да волхвов, Да бродяг дударей-гудошников. Чтоб забыл обычьи свои народ, Шли варяги, наемны ратники, Полоскали палками хоровод, Разгоняли людские праздники. Дымной гарью плыл над землею страх, Языки полыхали рыжие: На широких стогнах в ночных кострах Жгли язычное «чернокнижие». Все, что русский люд испокон веков На бересте чертил глаголицей, Полетело чохом в гортань костров, Осененных царьградской троицей. И сгорали в книгах берестяных Дива дивные, тайны тайные, Заповеданный голубиный стих, Травы мудрые, звезды дальние.
Обжигая руки, спасал Боян Слово отнятое отцовское. Но грозились стражи: - Погодь, смутьян, Сам сгоришь, как письмо бесовское! Почернел гусляр от тяжелых дум, Уж не петь ему по-веселому. Ржа железо ест, а печаль ест ум, Стих веселый не лезет в голову...