Курильщик. Проблемы тлей и необученных бультерьеров - 04
Слепой - пальцы на струнах гитары, сами как струны - лица не видно… Сфинкс на спинке кровати, как на насесте, с закрытыми глазами... – Тот о цыплятах, этот о страусах, – бормочет Сфинкс, не открывая глаз. – Даже метафоры одинаковые. – Заткнись, пожалуйста, – говорит Черный, тяжело дыша. – Не делай вид, что не обоссался. Ты такой же, как они! – Да уж не как ты, слава богу, – вздыхает Сфинкс. – Знаешь что, если ты закончил давить нам на психику… – Ну нет, – пьяно ухмыляется Черный. – Я еще и не начинал. Это было так… вступление. Хотел дать Курильщику на вас полюбоваться. А как вы… – приступ беззвучного смеха мешает ему говорить, – а как вы все дружно сделали стойку, а? С ума сойти!.. Он вытирает выступившие на глазах слезы. – Что ты пил, Черный? – с ужасом спрашивает Горбач. – Ты как себя вообще чувствуешь? Табаки делает судорожные глотательные движения, пытаясь справиться с застрявшим в горле куском булки. – Прекрасно! – Черный вскакивает, демонстрируя широкую улыбку. – Я прекрасно себя чувствую! Курильщик немного отодвигается. Черный хватает его за плечо и, обдавая запахом перегара, громко шепчет в ухо: – Ты видел? Нет, скажи, ты их видел? – Видел, видел, – морщится Курильщик. Хватка у Черного железная. – Я все видел, Черный. Успокойся, пожалуйста. – Видел, да? – встряхивает его Черный. - Ты это запомни! Мы еще ими полюбуемся в день выпуска. Вот когда можно будет сдохнуть со смеху! Курильщику не до смеха. Он вскрикивает, когда Черный усиливает хватку и, шипя от боли, пытается разжать его пальцы. – Отпусти, Черный! Пожалуйста! Черный отпускает его, и Курильщик со вздохом облегчения валится на спину. – Ладно, что там выпуск! В наружности я бы хотел их встретить, вот где! Хоть пару минут полюбоваться. Потому что я их там себе не представляю, не получается у меня, понимаешь? Пробую представить - и не могу. Черный стоит зажмурившись. – Может, я перевел бы кого-нибудь через дорогу, – бормочет он. Слепой, угадав в мечтах Черного себя, усмехается. Горбач вертит пальцем у виска. – Придержал бы свою собаку, если бы она на кого-то из них набросилась… Табаки, справившись наконец с застрявшей в горле булочкой, разражается возмущенным визгом: – Что еще за собака? Какая-такая собака? Откуда она взялась? Мало того, что ты шляешься где-то в наружности, выискивая бывших состайников, и перетаскиваешь их с тротуара на тротуар, так у тебя при этом еще какая-то собака! Она что, натаскана нас отыскивать? Науськанная, да? Даешь ей понюхать заныканные у нас носки, а потом говоришь: «Фас, моя крошка»? Этой поганой, поганой… – Бультерьерихе, – шепотом подсказывает ему Сфинкс. – Да! Этой бультерьерихе, этой охотнице за черепами! Этой мерзкой твари! Дерьмо какое! – Уймись, Табаки, – смеется Слепой. – Он же сказал, что придержит ее. Меня вот угрожают перетащить через дорогу, не спросив согласия - я и то не жалуюсь. Хотя, может, у меня все имущество на этой стороне останется. И мисочка для подаяния, и табличка «Подайте бедному слепому». – Придержит? – с горящими глазами выкрикивает Табаки. – Придержит? Ха! Да этих булей нипочем не удержать, если им что втемяшилось в их тупую башку. Они же невменяемые! А эта еще будет специально натасканная, представляете? – Но ведь и Черный у нас не слабак, согласись, – качает головой Сфинкс. – К тому же это будет его псина, его радость и сладкая девочка. Они будут вместе охотится, вместе завтракать… – Заткнитесь, придурки! – кричит Черный. – Шуты гороховые! – Так и вижу, как они прогуливаются по утрам. Он – в сером пальто в клеточку и она – отрада холостяка – в серой попонке. У него в кулаке старый носок Слепого… в пакетике, чтобы запах не выветрился… они вышли на ежедневную охоту… – Заткнись! Да вы уже обоссались на самом-то деле! – Еще бы не обоссались, – хмурится Сфинкс. – Мы просто в ужасе, ты уж поверь. От одного вида твоей собаки… – Этой безбожной уродины, – встревает Табаки. – Особенно, когда ее не видишь, – не отстает Слепой. – Эти ее кривые ноги… – И пиратский прищур… – И ошейник с шипами… Ой-ой-ой! – И серая попонка! – Оставьте мою собаку в покое! Вопль Черного тонет в общем хохоте. Сфинкс сползает со спинки кровати и валится на пол. – Кретины! Идиоты! Черный встряхивает общую кровать, с рычанием переворачивает ее и, путаясь в собственных ногах, выбегает из спальни. – Шизофреники! Жалкие ублюдки! – доносится из прихожей. Что-то с грохотом падает, отмечая траекторию его бегства. – Швабра и ведро с грязной водой, – шепчет Македонский, бережно выуживая Курильщика из-под матраса. Сфинкс раскидывает ногой одеяла и переворачивает подушки: – Если он убил магнитофон, пусть лучше не возвращается. Я его самого прикончу. – Как он нас из-за этой ублюдочной собаки! – радостно орет Табаки, ползая среди осколков. – Чуть всех не раздавил! Вот это сила! Вот что я называю – гордый хозяин!