Еще вчера ты был так радостен и весел, А нынче, папа, ты пластом лежишь, как труп, Тебе сегодня не до шуток, не до песен, И лишь чуть слышные слова слетают с губ.
Я понимаю, что ты жаждешь облегченья, Страдать так тяжко не осталось больше сил, Меня ты просишь прекратить твои мученья, Но не смогу, ты лучше даже не проси.
Глазами, полными отчаянья и муки Ты на меня глядишь с надеждой, но постой, Зачем, зачем же ты протягиваешь руки, Туда, где плещется убийственный настой?
Мне дела нет до всяких разных эвтаназий, Ведь это там, за рубежом, не на Руси, У нас пока что нет подобных безобразий, Я не смогу, ты лучше даже не проси.
О, как мучительно мне думать, милый папа, Что ты сейчас коньки отбросишь прямо тут, Ведь ты давал экзаменаторам на лапу, Когда я летом поступала в институт.
Ты потакал частенько девичьим капризам, По этой части мне с папашкой повезло, Но, вот зараза, выключал ты телевизор, Когда там что-то еротическое шло.
Вовсю увлекшись воспитательным процессом, Во мне ты к музыке таланты развивал, Ты звал меня своею маленькой принцессой, Но, сев в трамвай, на остановке забывал.
Ты брал меня в музеи и библиотеки, И было в лес меня таскать тебе не влом, Но вот когда тащилась я на дискотеке, Ты на фига торчал в засаде за углом?
Ты в детский лагерь отправлял меня на лето, На день рождения подарки мне дарил, Читал морали, отбирая сигареты, И сам их тут же с наслаждением курил,
Учил меня ты от маньяков защищаться И делать в жизни только верные шаги, Но запрещал ты мне с мальчишками встречаться, И постоянно что-то капал на мозги.
И вот теперь ты молчалив и неподвижен, Не пожелать такого злейшему врагу, Но вот люблю тебя я или ненавижу, Определиться все никак я не могу.
А ты лежишь, уже не в силах шевелиться, И жизни признаков уже не подаешь. Пожалуй, дам я все ж тебе опохмелиться, А то и, правда, чего доброго, помрешь.