Снова январь. И бутылка. И кошки под ребрами. Снова глазницы сиренево-черным очерчены. Ручка. Бумага. К столу привязали веревками (Пьяные мысли? Заблудшие музы? Не черти ли?)
Пели о счастье — осипли, устали и плюнули. Стоит ли бегать за ним по просторам зигзагами? Строчат дрожащие руки под пыльными люстрами Хроники бедных лошадок, по-варварски загнанных.
Счастье опасно, поскольку эффект привыкания (Что неизбежен) имеет эффекты побочные. Выдержат ли перемены сердечные камеры? Не поредеет ли грива до жидкой оборочки?
Страх высоты — производная страха падения. Страх рисковать в результате рождает апатию. Все, что осталось — словесные хитросплетения Вдавливать в лист, ощущая опору лопатками,
То есть, статичность стены (хоть изрядно обшарпанной). Но ощущение тяжести кармы и данности Нам позволяют бежать от пугающей шаткости Редкого счастья (гораздо надежней — страдание).
Что нам теперь пузыри перламутрово-мыльные? Нам ли опять постигать траекторию циркуля? Слаще — убогое право надменной ухмылочки, Мягче — удобное кресло заядлого циника.
Так и бредем по сугробам в поношенной обуви. Снова январь. Календарь начинается заново. Давит на плечи мешок разношерстного опыта (Тянется шлейф тошнотворного трупного запаха).
Пьяная ночь обнимает рученками дряблыми. Контуры ярких вещей обрамляются радугой. Стол и бутылка. Стишок на листе накарябанный — Как оправдание жизни, ничем не оправданной…