Бессмысленный вечер синеет на городе штампом… Задумалось Солнце – а может, совсем не садиться? Тогда не зажгутся людские пародии – лампы. И Солнце застыло – парящая жёлтая птица.
Забавно смотреть… ведь мой город приучен к туманам, Завязшим в костях полусонных центральных кварталов. Столетием раньше он принадлежал великанам: В старинных домах оцените размашистость залов!
Потом потолки опускались, сминая обои, Портреты мельчали, размеров своих не меняя, И вот уже карлик в гудящем плацкартном вагоне Плохие стихи запивает прокуренным чаем.
Он помнит о деде – герое большого семейства. Он знает отца – тот уже был росточком пониже, А сам он хорош лишь в привитом со школы лакействе: Он «мы не рабы» не узнал из прочитанных книжек.
На что он способен, потомок большого прилива? В статистике судеб пропала его единица. Он – раб. Ну, хотя бы, плохого «балтийского» пива. И он умудряется этим тихонько гордиться.
Полвека назад люди грызли железо зубами. Брусчаткой медалей могли они вымостить город. Врастали в страницы цитатами, словно дубами, И брали Костлявую за распустившийся ворот.
Шагая по миру лицом на восход умирали, И умерли все… Тут банальное лезет, про росы… И кто-то считает, что нам нужен новый Гагарин, А кто-то – что новый, погибший героем Матросов…
Они уходили вперёд, в бесконечную повесть, Под нос напевая знакомые сызмальства песни. И горе не в том, что все умерли – это не новость – А в том, что они в наших душах потом не воскресли.
Тускнеют когда-то горевшие алым знамёна, И чёрное с золотом в том же пылится чулане. Лишь ангел с вершины когда-то гигантской колонны На город глядит из ушедшей эпохи посланьем.