Январь сорок третьего года. Бомбёжка. Метель. Сталинград. Несутся в Германию письма Замёрзших немецких солдат. Читают в далёких квартирах: «Пришлите кальсонов и гетр. Мы прошагали полмира, Но здесь не пройти километр. Мы загнанные, как волки. Едва стоим на ногах. На тракторном, Красном, у Волги Нас бьют в подвалах, в цехах. Они сумасшедшие просто! Такого нету нигде! Стреляешь – а он, как апостол, В атаку идёт по воде. Приказ их подобен бреду, И это страшный приказ. За Волгой земли для них нету, Но нету её и для нас. Мы помним, как с бравурным пением Втоптали Европу в грязь, Как жгли города и селения - По ходу, с брони, веселясь… Как ползали все, будто стадо… И вот наказал нас за то Обычный солдат Сталинграда, Расстрелянный в решето».
А пекло, раки, пиво. Волгоград . Двадцать первый век - на поле боя До сих пор защитники стоят В виде гордых каменных героев.
Часто думаю я почему-то, Приходя на Мамаев Курган, Очень скоро настанет минута, И последний придёт ветеран.
И эпоха в руке у него В одноразовом мятом стаканчике Завершится. И встретят его Сослуживцы - седые мальчики.
Они все его выйдут встречать На своём небесном параде И дыры в груди – как клеймо, как печать: «Я был в Сталинграде!», «Я был в Сталинграде!»
Вместе с ними – лёгкий, словно пух,- Полетит он, сверху наблюдая. Не святой, а просто русский дух Над Курганом имени Мамая,
Как внизу идёт земной парад, Как цветы к подножьям возлагают, Про Мать - Родину всё верно говорят, Только одного не понимая:
То, что меч огромный нужен ей Не за тем, чтоб где-то люди ужаснулись, А держать повыше от людей - Чтобы никогда не дотянулись.
То, что меч огромный нужен ей Не за тем, чтоб где-то люди ужаснулись, А держать повыше от людей - Чтобы никогда не дотянулись…
И невыносимо ей стоять. Гаснет вера с поколением каждым, Что не будут больше убивать, Может быть, когда-нибудь однажды…