В предреволюционные годы имя Ильи Дмитриевича Сургучева (1881—1956) стояло в одном ряду с ведущими писателями-реалистами Буниным, Леонидом Андреевым, Куприным, — хотя и было лишено столь шумной популярности. Почти постоянно — вплоть до эмиграции в 1919 году — проживая в Ставрополе, писатель находился как бы в стороне от бурной литературной жизни обеих столиц. Однако повесть Сургучева «Губернатор», его пьесы «Торговый дом» и «Осенние скрипки», поставленные соответственно питерским Александрийским и Московским Художественным театрами, принесли ему всероссийское признание. Столь же доброжелательно встречались критикой и читателями его психологически заостренные и филигранно отточенные рассказы, периодически печатавшиеся в сборниках «Знание» и повременных изданиях. Интерес к внутреннему миру человека, эмоциональная напряженность и драматизм фабулы составляют стержневую основу художественного дарования писателя, жившего в сложную эпоху общественно-социальных контрастов и отразившего их в своем творчестве.
Резко отрицательно восприняв большевистский переворот, И. Д. Сургучев примкнул к Белому движению и прошел с ним весь тернистый путь борьбы. А дальше — традиционные этапы русского беженства: Константинополь, Прага, Париж. В эмиграции — как, впрочем, и в России — Сургучев писал немного. Но, как и прежде, это были яркие и взволнованные отклики на будни полуголодного беженского существования. И как «прежде», произведения Сургучева — будь то «Эмигрантские рассказы», роман «Ротонда» или пьеса «Реки Вавилонские» — доброжелательно встречались читателем, переводились на иностранные языки.
Документальная повесть «Детские годы императора Николая II» написана в конце жизни (издана в 1953 году парижским «Возрождением»), когда писатель был уже тяжело болен, и стоит она несколько особняком в ряду других его произведений. Если в целом творчеству Сургучева свойственна некоторая импрессионистичность письма — взволнованность интонации, напряженность ритма, то в данном случае, в точном соответствии с особенностями жанра, перед нами как бы строгий образец бытописательства... Но это лишь чисто внешнее и обманчивое впечатление. Тонкий мастер прозы, Сургучев, выстраивая ряд нарочито обыденных и заземленных фактов бытовой обстановки, с ювелирной точностью выписывает психологические характеристики своих героев — реальных исторических персонажей. Таким образом с изысканным блеском камуфлируя художественный прием, Сургучев демонстрирует высший пилотаж писательского мастерства. И в этом — помимо исторической значимости повести — состоит ее художественная самоценность.