Собрал в другой черёд ласковый князь Владимир почестный пир для бояр, князей да русских сильных могучих богатырей. И всё как по накатанному шло: глупый хвастает молодой женой, безумный — золотой казной, умный — старой матушкой, а богатыри — силой да удалью молодецкой. Лишь один богатырь ничем не хвастает: за столом сидит, голову повесил, хмурится, лоб чешет. Солнышко Владимир-князь стольнокиевский говорит ему ласково: — Что же ты, Сухмантий Одихмантьевич не ешь, не пьёшь, чего смурной такой, о чём кручинишься, об чём думу думаешь? Аль еда не по нутру, или чарка не хмельна; а может, место не по чину, не по званию; или кто надсмехался над тобой? Отвечает ему богатырь: — Ай и чарка крепка, и еда вкусна, да и место по чину, по званию. А надсмехался надо мной Илья Муромец; мол, я ростом не вышел; всем богатырям любое болото по щиколотку, а я непременно по голову увязну. Ой да за обидушку, за злобушку меня пробрало! Пойду ка я, князь, самое большое на Руси болото ногами измерять, голенищами мерить. Встаёт Сухмантий на резвы ноженьки, берёт для пути, для дороги лишь свой ножичек-кинжалище да идёт к той заводи тихой, к тому болоту Великому что в Вологодской области. А как дошёл до болота, так и полез в него: к самой глубокой глубине шагает и всё больше в трясине увязает. Увяз он посреди болота по самую голову, а ногами достал до дна. И всё, ни туда, и ни сюда! Сидит богатырь в болоте, судьбу ругает, а про ум свой поминать и ни думает — не догадывается. Прошёл день, прошёл другой, а на третий день детинушка кричать отважился. Стыдно былинному на помощь звать, но деваться некуда — зелена вода ко рту подступает, газами болотными булькает. «Ан нет, смертью пахнет,» — думает Сухмантий. — Помогите, спасите! — голосит он; и не то чтобы плачет, а вроде как капли пота в жижу илистую роняет. Услышало эти крики Лихо одноглазое, вышло из своей избы, на краю болота стоящей, из веток сложенной, мхом проконопаченной. Подлетело к мученику могучему, косится, приглядывается: «И что за русский дух на сей раз ко мне припёрся? Этого уж точно сожру!». А само на вид, как старая, злая баба: седые волосы до земли, платье в заплатах, пальцы скрючены, единственный глаз бесовским огнём горит. Видит Лихо, что богатырь увяз по самую голову, уселось ему на шелом и ждёт, когда тот дух испустит. А ожидая, то хихикает, то собакой гавкает, то волком воет — жути на мужика нагоняет. Невмоготу стало сильному богатырю в болоте сидеть, да ещё и с Лихом на голове; кликнул он по-птичьи, по-соколиному. Подлетел к нему сокол ясный, дружок его верный, вполприскока за хозяином следовавший в пути нелёгком. И говорит птичке мужичище стоялое: — Ой ты, дружок мой малый, лети ка ты в Саратов-град, найди там на ярмарке двух медведей-великанов, тех что на гармониках играют, люд честной веселят. Шепни им на ухо, мол, Сухмантий Одихмантьевич, великий русский богатырь в беде, пущай на выручку бегут! Встрепенулся сокол ясный и полетел к городу Саратову, до ярмарки той шумной. Нашёл он средь толпы медведей-великанов на гармошках пиликающих, весёлых-развесёлых: толь в хмелю, то ли в бреду — непонятно. Присел соколик к мохнатым на уши и горе горькое поведал: «Гой еси, медведи бравые, в беде ваш брат названный, великий русский богатырь Сухмантий Одихмантьевич, тонет он в болоте Великом, в той области Вологодской. Помогите чем можете, а лучше на выручку бегите да поскорей, нунь жить осталось ему трошечки.» Осерчали косолапые от новостей таких, кинули гармони о земь, подскочили и побежали к болоту Великому. Бегут, малые озёра меж ног пускают, мелкие леса перешагивают, реки великие играючи перепрыгивают. Соколик еле поспевает за ними. Подбежали медведи к болоту, а там их брат названный в трясине тонет, почти не дышит, а на его головушке Лихо одноглазое пляшет, Смертушку призывает. И та, вроде как, летит уже. Заревели косолапые, рассвирепели и кинулись брательничка спасать. Вытащили они богатыря, взвалили его на спину к медведю старшему, да понесли в Киев-град к ласковому князю Владимиру. Бегут, малые озёра меж ног пускают, мелкие леса перешагивают, реки великие играючи перепрыгивают. Принесли они Сухмантия в Киев-град, к хоромам княжеским, прямо в гриденку светлую заносят, кладут на лавочку: «Принимайте гостя дорого, еле-еле его из топи Вологодской полумёртвого вытащили.» Откланялись медведи-великаны и обратно в Саратов-град, на ту ярмарку весёлую поспешили (а деваться то некуда — тянет!) А в гриденке у князя пир почестный гудит для купцов, бояр и всех русских сильных могучих богатырей. Догадался Илья Муромец зачем Сухмантий Одихмантьевич в болото лазил; поднял он соратничка на смех да прилюдно. Долго смеялись бояре, князья и богатыри над недотёпой. А затем эта история в народ пошла, байками, анекдотами обросла, скоморошьими потешками по площадям покатилась. Бежал из Киева-града Сухмантий Одихмантьевич куда глаза глядят! Народ гутарил, что видели его в пустыне Одихмантьевой. А где пустыня та, в каких краях — не ведомо.