Милый мой строен и высок, Милый мой ласков, но жесток, Больно хлещет шелковый шнурок. Разве в том была моя вина, Что цвела пьянящая весна, Что я счастьем так была полна.
А потом, когда судьи спросили: «Этот шнурок ему вы подарили?» — И ответила я, вспоминая: «Не помню, не помню, не знаю!»
Только раз, как-то недвижим, Он смотрел сквозь табачный дым, Как я в танце увлеклась другим. Разве в том была вина моя, Что цвела пьянящая весна, Что я счастьем так была полна.
А потом, когда судьи спросили: «Там в ту ночь вы ему изменили?» — Ответила я, вспоминая: «Не помню, не помню, не знаю!»
В ранний час пусто в кабачке, Ржавый крюк в дощатом потолке, Вижу труп на шелковом шнурке. Разве в том была моя вина, Что цвела пьянящая весна, Что я счастье выпила до дна.
Но потом, когда судьи спросили: «Вы его когда-нибудь любили?» — Ответила я, вспоминая: «Да помню, любила, любила!»