В справочнике Союза писателей кратко сказано, что А. Ираклий Луарсабович — прозаик, литературовед, и только. Если бы я составлял этот справочник, я раньше всего написал бы без всяких покушений на эксцентрику: А.И.Л. — колдун, чародей, чудотворец, кудесник. И здесь была бы самая трезвая, самая точная оценка этого феноменального таланта. За всю свою долгую жизнь я не встречал ни одного человека, который был бы хоть отдаленно похож на него. Из разных литературных преданий мы знаем, что в старину существовали подобные мастера и искусники. Но их мастерство не идет ни в какое сравнение с тем, каким обладает И.А. Дело в том, что, едва только он войдет в вашу комнату, вместе с ним шумной и пестрой гурьбой войдут и Маршак, и Качалов, и Фадеев, и Симонов, и О.Ю. Шмидт, и Тынянов, и Пастернак, и Вс. Иванов, и Тарле. Всех этих знаменитых людей во всем своеобразии их индивидуальных особенностей художественно воссоздает чудотворец А. Люди, далекие от искусства, невежественные, называют это его мастерство имитаторством. Неверное, поверхностное слово! Точнее было бы сказать: преображение. А. весь с головы до ног превращается в того, кого воссоздает перед нами. Сам он при этом исчезает весь без остатка. Как-то вскоре после смерти А.Толстого он сидел у меня в комнате и голосом А.Н. говорил о различных новейших событиях — то самое, что сказал бы о них покойный писатель. Стемнело. А. продолжал говорить, и, пока не зажгли огня, я проникся жутким до дрожи чувством, что в комнате у меня за столом сидит А.Н. И даже удивился, когда за-светили лампу и я обнаружил, что это не А.Н., а И. Мало того, что он точно передал голос писателя, колорит его речи, ее тембр, ее интонации,—он воспроизвел самую манеру его мышления. Преображаясь в того или иного из достопамятных и достославных современников наших, А. не только воскрешает его внешние признаки — его жесты, его походку, его голос,— нет, он воссоздает его внутренний мир, его психику, методы его мышления и силой своей проникновенной фантазии угадывает, что сделал бы и сказал бы изображаемый им человек при тех или иных обстоятельствах; например, какую лекцию прочитал бы наш друг академик Тарле, если бы на Землю напали, например, обитатели Марса. (...) Восхищаясь магическим искусством А., я всякий раз убеждался, что он-то и есть главный химик в той волшебной мастерской, о которой некогда мечтал Маяковский,— о мастерской человечьих воскрешений. Вы помните в поэме «Про это»: ...Рассиявшись, высится веками ...мастерская человечьих воскрешений. Все ушедшие от нас, незабвенные, навеки умолкнувшие поэты, музыканты, актеры, ученые — Остужев, Штидри, Маршак, Пастернак, Соллертинский,—все они магией творчества вновь встают из могил и дышат и беседуют с нами, живые, обаятельно милые, во всем своеобразии мельчайших духовных примет, и я, знавший их, могу засвидетельствовать перед потомством, не испытавшим моего великого счастья, что воскрешенные И.А.— в точности такие, какими они были в жизни. Подумайте только: я знал и любил замечательного нашего ученого и романиста Ю.Н. Тынянова. Что могу я сделать, чтобы почтить его память? Написать о нем статью? И только. Но ведь из этой статьи читатель получит приблизительное, смутное представление о нем, а И.А., ..., вдруг дернул шеей, взглянул на меня по-тыняновски и до такой степени превратился в Тынянова, что я чуть не закричал от испуга: это был живой Юрий Николаевич, пронзительно умный, саркастический, грустный и гордый, словно я и не присутствовал при его погребении. Все эти редкие таланты А. сказались и в его произведениях. ... Чтобы так возрождать к новой жизни давно отошедших людей, нужны не только памятливое, зоркое зрение, безошибочный слух, переимчивый, гибкий, обладающий сотнями тональностей голос,— нужно раньше всего проникновенное знание души человеческой, то, что прежде называлось сердцеведением. Литературное творчество А. так же самобытно, как и его лицедейство. Такого писателя до сих пор никогда не бывало. Как не похож он на других литературоведов, каких я знал в своей жизни! Знал я Семена Афанасьевича Венгерова, Павла Елисеевича Щёголева, Петра Осиповича Морозова, Мстислава Александровича Цявловского — благословенные имена, незабвенные труженики!—всё это были раньше всего домоседы, отшельники, кабинетные люди, словно цепью прикованные к своим книжным полкам, к огромным столам, заваленным грудами старинных фолиантов и рукописей. А И.А., каким мы знаем его в последние годы благодаря радио, кино, телевизору,— это новый, небывалый тип литературоведа XX века: всегда на ходу, на бегу, вечно спешит с чемоданом то в Нижний Тагил, то в Георгиевск, то в Северную Осетию, то в Кабарду, то в Актюбинск, то в Штутгарт, то в Мюнхен, то в замок Хохберг, то в замок Вартхаузен,— литературовед-скороход, путешественник, странник. Бросает дом и семью и в вагоне, в самолете, на пароходе, в авто мчится без оглядки за тысячи километров ради старой бумажки, на которой сто двадцать или сто тридцать лет тому назад было начертано хоть несколько слов ...