Когда вдруг очнувшись от мыслей в обтяг в летящей плацкарте, себя обнаружишь как точку в путях затерянных в карте, и выйдя скорей от себя покурить в трясущийся тамбур, поймешь, то, что жизнь не пройти, не прожить хореем иль ямбом,
что есть что-то больше и нот и стихов – лицо или шея. Пока в тебе время не все истекло держись отношений. Ведь в каждом из нас тихо тикает жизнь, стучащийся таймер. Вопрос как работает сей механизм – и есть наша тайна.
В пути одиночество больше, острее, ощупано в милях, когда день прожитый раз тридцать прострелен окурком навылет. Когда в непонятной ненужной тоске своих экзистенций себя обнаружишь в зеркальном куске, прижав полотенце
к лицу, что побрить все никак недосуг, вдруг чувствуешь в рифму: нужна ему нежность губ чьих-то и рук побольше, чем бритва. (И если кому-то ты делаешь боль, сеанс завершая, то можно всегда оправдать эту роль щетиной шершавой).
И в утреннем, суетном вынеся суть из тюков и сумок, пойми, то, что вынес чуть больше, чем путь из прожитых суток. Шагая с вокзала, в толкучую чернь, где каждый размазан, пойми, что никто в этой жизни ни чем тебе не обязан.
Что здесь можно все, и что правил здесь нет, законов, учений, и все, что нас держит на этой земле – закон тяготенья. Не будет случайной любви впереди, готовой на блюде. И если не хочешь быть больше один, то сам иди к людям