Смех над тобой выдает человека во мне, и тебя удивит; в твоем пониманьи я – просто калека, обреченный на смерть индивид. Ты удивляешься – а много ли понту в смехе подобных калек? Ты противоречишь моему генофонду, и смех – безусловный рефлекс.
Ты добавляешь мне серотонина, я подчиняюсь, и вот – мир озаряет улыбкой кретина сильвиев водопровод. Шизофрения меня забавляет, как и тебя, только я, повеселясь, обо всем забываю, и засыпаю, смеясь.
Я делаю все для движения к богу, молюсь на врача и сестер (они мне помогут, укажут дорогу, а после – сведут на костер), жру циклодол неумеренно часто, для выровненья констант. Шизофренический принцип – мой пастырь, прочее все – суета.
Лютует АТФ, шалит серотонин, их сеть берет – и делает собой. Таламо-кортикальный механизм над нормами встает, как смерть с клюкой. Вербальная кора сигнал руке все чаще подает себя убить. И в этом высшем-нервном тупике я как-то ухитряюсь тебя любить.
Хоть с информационной РНК в последние года полно проблем, твой отпечаток жив в моих белках, твой образ долговременный нетленн. Сверхценные идеи не смогли его свести на нет за двести лет в больничном заключении Земли – такой далекой от родных планет.