Я видел небо в стальных переливах И камни на илистом дне. И стрелы уклеек, чья плоть тороплива, Сверкали в прибрежной волне.
И ещё было море и пенные гривы На гребнях ревущих валов. И крест обомшелый в объятиях ивы, Чьи корни дарили мне кров.
А в странах за морем, где люди крылаты, Жил брат мой, он был королём. И глядя, как кружатся в небе фрегаты, Я помнил и плакал о нем.
Брат мой, с ликом птицы, брат с перстами девы, Брат мой. Брат, мне море снится, чёрных волн напевы, Брат мой.
В недоброе утро узнал я от старца О Рыбе, чей жир — колдовство. И Клятвою Крови я страшно поклялся Отведать ее естество.
А старец, подобный столетнему вязу, Ударил в пергамент страниц: «Нажива для рыбы творится из глаза — Из глаза Властителя Птиц».
Брат мой, плащ твой чёрный Брат мой, стан твой белый Брат мой, плащ мой белый Брат мой, стан мой чёрный Брат мой.
Брат мой, крест твой в круге, Брат, круг мой объял крест. Брат мой, крест мой в круге, Брат, круг твой объял крест, Брат мой!
Я вышел на скалы, согнувшись горбато, И крик мой потряс небеса. То брат выкликал на заклание брата, Чтоб вырвать у брата глаза.
И буря поднялась от хлопанья крылий — То брат мой явился на зов. И жертвенной кровью мы скалы кропили, И скрылись от взора богов.
Брат мой, взгляд твой чёрный Брат мой, крик твой белый Брат мой, взгляд мой белый Брат мой, крик мой чёрный Брат мой.
Брат, где твой нож — вот мой, Брат, вот мой нож, твой где? Брат, где нож твой — вот мой, Вот мой нож, мой брат, мой… Брат мой!
И битва была, и померкло светило За черной грядой облаков. Не знал я, какая разбужена Сила Сверканием наших клинков.
Не знал я, какая разбужена Сила Сверканием наших клинков. И битва кипела, и битва бурлила Под черной грядой облаков.
Чья клубится на востоке полупризрачная тень? Чьи хрустальные дороги разомкнули ночь и день? Кто шестом коснулся неба, кто шестом проник до дна? Чьим нагрудным амулетом служат Солнце и Луна?
Се, грядущий на баркасе по ветрам осенних бурь, Три зрачка горят на глазе, перевернутом вовнутрь. Се, влекомый нашей схваткой правит путь свой в вышине, и горят четыре зрака на глазу, что зрит вовне.
И рухнул мне под ноги брат обагренный, И крик бесновавшихся птиц Метался над камнем, где стыл побежденный, Сочась пустотою глазниц.
И глаз наживил я, и бросил под глыбу, Где волны кружатся кольцом. Удача была мне, я выловил Рыбу С чужим человечьим лицом.
Я рыбы отведал, и пали покровы, Я видел сквозь марево дня, Как движется по небу витязь багровый, Чье око взыскует меня.
Ладони я вскинул, но видел сквозь руки, И вот мне вонзились в лице Четыре зрачка на сверкающем круге В кровавом и страшном кольце.
И мысли мне выжгло, и память застыла, И вот я отправился в путь. И шел я на Север, и птица парила, И взгляд мой струился как ртуть.
Я спал под корнями поваленных елей, А ел я бруснику и мед. Я выткал надорванный крик коростеля Над зыбью вечерних болот.
И в странах бескрайнего льда и заката, Где стынет под веком слеза, Пою я о брате, зарезавшем брата За Рыбу, чья пища — глаза.