Слабый шорох вдоль стен. Мягкий бархатный стук. Ваша поступь легка - шаг с мыска на каблук. И подернуты страстью зрачки, словно пленкой мазутной. Любопытство и робость. Истома и страх. Сладко кружится пропасть. И стон на губах. Так замрите пред мертвой витриной, где выставлен труп мой.
Я изрядный танцор - прикоснитесь желаньем, я выйду. Обратите внимание - щеголь, красавец и фат. Лишь слегка потускнел мой камзол, изукрашенный пылью, да в разомкнутой коже оскалиной кости блестят.
На стене молоток - бейте прямо в стекло. И осколков поток рухнет больно и зло. Вы падете без вывертов - ярко, но просто, поверьте. Дребезг треснувшей жизни. Хрустальный трезвон. Тризна в горней отчизне. Трезво взрезан виссон. Я пред вами, а вы предо мной, киска, зубки ощерьте.
И оркестр из шести богомолов ударит в литавры. Я сожму Вашу талию в тонких костлявык руках. Первый танец - кадриль, на широких лопатках кентавра сорок бешеных па по-над бездной, чье детище - мрак. Кто сказал <Казанова не знает любви>, тот не понял вопроса. Мной изведан безумный полет на хвосте перетертого троса.
Ржавый скрежет лебедок и блоков - мелодия бреда. Казанова. прогнувшись, касаткой ныряет в поклон менуэта.
За ключицу держитесь - безудержный пляс. Не глядите в замочные скважины глаз: там, под крышкою черепа - пыль и сушеные мухи. Я рукой в три кольца обовью Ваш каркас, а затем куртуазно отщелкаю вальс кастаньетами желтых зубов возле Вашего нежного уха.
Нет дороги назад - перекрыта и взорвана трасса. И не рвитесь из рук - время криво, и вряд ли право. Серный дым заклубился - скользим по кускам обгорелого мяса вдоль багряных чертогов Властителя Века Сего.
Что Вы вздрогнули, детка - не Армагеддон. Это - яростный рев похотливых валторн в честь одной безвозвратно погибшей. хоть юной, особы. И не вздумайте дернуть крест-накрест рукой. Вам же нравится пропасть - так рвитесь за мной. Будет бал в любострастии ложа из приторной сдобы.
Плошки с беличьим жиром во мраке призывно мерцают - канделябры свихнувшейся, пряной, развратной любви. Шаг с карниза, рывок на асфальт, где червем отмокает прах решенья бороться с вакхическим пульсом в крови.
Кто сказал "Казанова чарует лишь с целью маневра"? Мне причастен пикантный полет на хвосте перетертого нерва. Мои напор сокрушит Гималаи и гордые Анды В монотонной свирепости черной и злой сарабанды.
Треск разорванной ткани. Бесстыдная мгла. В обнаженной нирване схлестнулись тела. Шорох кожистых крыл - нас баюкают ангелы ночи. Диким хмелем обвейся и стыло смотри, как звезда эдельвейса раскрылась внутри, как вибрирует в плеске соития мой позвоночник.
Хрип дыхания слушай, забудь про шаги на дороге. Там пришли за тобой, только это до времени ждет. Ты нагая взойдешь на разбитые черные дроги. И безумный возница оскалит ликующий рот. Леденяще и скупо ударит Луна. Содрогнется над крупом Возницы спина. Завизжат на дорожных камнях проступившие лица. В тусклых митрах тумана под крыльями сна расплетут пентаграмму Нетопырь и Желна И совьют на воздусях пылающий бред багряницы.
Но не помни об этом в упругом пьянящем экстазе. Выпестовывай сладость мучительной влажной волны. Звезды рушатся вбок, лик ощерен и зверообразен. Время взорвано зверем и взрезана кровля спины.
Кто сказал "Каэанова расчетлив, тот врет неумело. Я люблю безоглядно врастать в прежде чуждое тело. Полночь, руки внутри, скоро сердце под пальцами брызнет. Я пленен сладострастьем полета на осколке взорвавшейся жизни!
Снова - шорох вдоль стен, Мягкий бархатный стук. Снова поступь легка - шаг с мыска на каблук. И подернуты страстью зрачки, словно пленкой ма