Он открыл закрома. Он сбивал все замки на дверях. Он рискнул всем чем мог, и сломалась седьмая печать. По паркетному полу хромал он на двух костылях. Та, что плакала долго о нем, устала скучать.
Он сжигал документы в камине с чугунным литьем. После ночи без сна неприлично не трезв и помят. Он стучал кочергой по решетке, следил за огнем, Между делом, проверил, что рукописи не горят... А он стучал кочергой по решетке, следил за огнем Между делом проверил, что рукописи не горят...
Танцевала балет на стене непослушная тень, И взлетал к потолку серым вихрем причудливый прах. Был задержан на въезде в предместья еще один день И приподнят едва над землей на холодных штыках... Был задержан на въезде в предместья еще один день И приподнят едва над землей на холодных штыках...
В мертвый штопор вошел легкий аэроплан из пике. Грела девочка в тонких ладонях тэкилу со льдом. Молчаливый Герасим топил свое счастье в реке И в Азовске оставил долги и счета на потом... А Молчаливый Герасим топил свое счастье в реке И в Азовске оставил долги и счета на потом...
И скрипел под подошвами снег о родном очаге, Вырастал в конце улице серою глыбой барак. Лишь любимая наперекор бесноватой пурге Керосиновой лампой к окну выносила маяк... Лишь любимая наперекор бесноватой пурге Керосиновой лампой к окну выносила маяк...