В столь поздний час нет ни единой внятной мысли. Лишь бы мой чай ягодный дымился, и не кончался этот детектив румынский. На бескнижнице и он сгодился.
Во мне нигилизма и ванили пополам. Пока не построила карьеру сногсшибательную на матерных балладах, в свои далеко за шестнадцать курьером подрабатываю. Если что-то вдруг не так, даже не пакуя чемодан, уматываю неважно куда: у тех, кто занят, нет времени на пиздострадания.
Один мой трек, к сообщению прикрепленный, – и рвется чей-то шаблон. Что это такое? Мы знаем тебя как редкостную тихоню. Ну вот, сюрприз. Как говорится, бойся молчаливой собаки и спокойной водицы. Пойми, я все это записываю не благодаря высокой самооценке, а вопреки низкой. И слишком боюсь быть никем, поэтому пытаюсь быть многими одновременно.
На всех не угодишь, как ни ерзай. Мы в ловушке культурного парадокса: тоскуешь – это всего лишь поза, не тоскуешь – ты «счастливый идиот». Но если все, что делаем, – не так и не то, то вай бы и нот делать что угодно?
Мой раздражитель сегодня – твои аудиозаписи, в которых отсутствие нерва маскируется пафосом. Где моя музыка со стикером parental advisory? Ты не можешь без брани, если действительно заебался.
Впервые за пятилетку мне кто-то нравится, а я для него «в поле и жук мясо». Это не любовь, но один фиг отпуск у разума: нет энергии добить пустяковый заказ; на словах тружусь как пчелка, на деле *конь не валялся.
Ничего не изменится, если ничего не изменится, но телефонный звонок в половине третьего, и не по карману затеи, и затем придется попотеть, но, затыкая здравый смысл, язык произносит «окей». Жизнь округляется до памятных историй, и эта обещает быть такой.