знаешь, Холден, если я выходил из дома (словно Бог разлил молоко, такая звездная россыпь), то непременно шел на пруд и искал там уток – покупал vanilla ice cream и ждал. будто знал все наперед. меня волновали главные из вопросов: кто согревает снег, ведь ему так холодно, и зачем они убивают тех, кого любят. Холден, мы все тут немного в коме. вот сосед развешивает на балконе рубашки мокрые. затем прикуривает. а ночью стонет. ему очень больно, да? или это все злая вода с небес? Господи, прекрати так плакать, вот уже третьи сутки разводишь слякоть, будь мужчиной. очередь выглядит бесконечно длинной. я останавливаюсь посреди супермаркета, сзади тележки врезаются. эта красавица толкнет тележку вперед. ей нравится, если людям больно. и уйдет, довольная собой и сегодняшним днем. Холден, Холден, прием. тем живу, что утки снова вернутся. и они возвращаются. только мы с ними не говорим. слышишь, они смеются? в детстве так бьются блюдца, которые не вернутся обратно на полку. что толку? я стою и смотрю на лед, затем на себя – руки в липком ice cream. «малыш, прекращай себя тратить на одиночество!» - а это женщина в парке, седая уборщица. в отличие от уток, рассказывающая все другим. да все не о том, сколько лишнего: «не шуми», «убирайся», «тише ты». и вот, знаешь, Холден, вечерами так хочется сказки тащить на цитаты, прикусив колпачок зеленого маркера. но я вспоминаю людей из супермаркета и свои не заданные им вопросы. я сижу у пруда уже, кажется, четверть века. только где же утки? просто я не заметил, как однажды проснулся взрослым. и это так страшно, Холден, это так жутко.