В городе Париже в начале июля Я столкнулся с ним, когда играл в прятки. Он рвал свои стихи, пил дешевые виски И плакал.
Его поджидала смерть И он знал об этом.
Его лицое изрытое траншеями сомнений Успокоилось, покрылось слоем мела. Я спросил в упор: - Куда ты собрался? Он шепнул: - На небо, - и улыбнулся.
Честное слово!
В душном июле я запомнил как он умирал.
От снов до вдохновенья целая вечность, Я трижды мог пропасть пока ее мерил. Звериное чутье выручало в слепой дороге.
Я встретил могикан, для которых честь табу И холеных фаворитов, что бесятся с жиру. У первых был внимательным учеником, Вторым вгрызался в глотку дикой собакой.
Издерганный молвой о распятой любви, Израненный баграми языкастых пророков Я медленно ступал по дымящей земле И мучался жаждой.
Может быть мне просто повезло Воронью всему на зло. Мне не дали сгинуть в прорве дней, Помогли залечить раны. По тропинкам узким и шальным, По обрывам ледяным. К родникам живым провели меня Мимо зоркой охраны.
Я припал к воде запекшимся ртом И жадно пил глотая свое отраженье. Да видно перебрал живительной влаги, Меня начал бить озноб.
В памяти кипел раскаленный июль. Париж не поперхнулся своею жертвой. Я решил двигаться чтобы согреться, Я начал двигаться чтобы согреться.
Честное слово!
Я не хочу умереть в ожидании солнца.
В городе Париже в начале июля Я столкнулся с ним, когда играл в прятки. Он рвал свои стихи и пил дешевые виски И плакал.
Его поджидала смерть И он знал об этом.
Его лицо изрытое траншеями сомнений Успокоилось, покрылось слоем мела. Я спросил его в упор: - Куда, Джим, собрался? Он шепнул: - На небо...