Скрипит в колесах лаковых под плюшем катафалк, На козлах - Ян Ароныч, обут в кургузый фрак. Качает гром кистями со скрипкой в унисон, Хоронит свою дочку потчмейстер Шифферсон.
Любовь была короткой и липкой, как сургуч, Запарились лиманы в манто июльских туч. Но кончились курорты, сломалась карусель, И девочка из жизни ушла, прихлопнув дверь.
Припев: Жил парень нехороший, ставридой торговал, Он вырос сиротою, родителей не знал. На босу ногу летом, зимою без пальто, Но нравился он бабам, и сам не знал, за что! Но нравился он бабам, и сам не знал, за что!
На Ланжероне, ночью, труп женский, молодой Пришвартовало к берегу ленивою волной. В корсете - три медузы, оскален красный рот, Утопла, в самом цвете, четвертая за год.
По центру Водопроводной вруляет катафалк, На козлах - Ян Ароныч, на нем евонный фрак И в голос проклиная коварную сволочь Сенсимер-парикмахер схоронил чудо-дочь.
Припев: Жил парень нехороший, ставридой торговал, Он вырос сиротою, родителей не знал. На босу ногу летом, зимою без пальто, Но нравился он бабам, и сам не знал, за что! Но нравился он бабам, и сам не знал, за что! Со Стасом Подлиманским страдали тут и там Цицкастые модистки, и кое-кто из дам! Травились мышьяками, топилися водой, За то, что не слюбились с горючим сиротой.
И снова кочевряжится потертый катафалк, Рыдает Ян Ароныч в проетый молью фрак, Дрожит слезой Одесса, пруд в черных лебедях. Хоронит Фима Цигель любимое дитя.
Припев: Жил парень нехороший, тужил и воровал, И в рыбном ряде, с краю, ставридой торговал. Не знал он слов любовных, и вырос сиротой, Но нравился он бабам, за то, что был такой! Но нравился он бабам, за то, что был такой!