Проснулись все, кому спалось: На небе что-то взорвалось. Я распахнул свое окно и глянул вверх. И тут мне сзади говорят:"Ты посмотри, опять бомбят!» А я в ответ: «Да это ж просто фейерверк».
Кому в ответ? Кто говорил? Ведь я один в квартире был. Жена у матери — давно, наверно, спит. Я обернулся. Что за бред? Передо мной стоял мой дед, Мой дед, который в сорок пятом был убит.
Шинель, пилотка, ППШ… А я стоял, едва дыша, И головой своей мотал, Чтоб сон прогнать. Но дед не думал уходить, Он попросил воды испить, Потом сказал: «Присядем, внук, чего стоять?:
Напротив деда я сидел И, словно в зеркало, глядел. И дым махорки, незнакомый мне, вдыхал. А он курил и говорил Про то, где воевал, где был, И как на Одере в него снаряд попал.
Тут его взгляд задумчив стал, И дед надолго замолчал… Потом вздохнул и произнес: «Скажи мне, внук, Ты отчего же так живешь, Как будто свой башмак жуешь, Как будто жизнь для тебя — Сплошной недуг?»
Я растерялся, но потом Ему все выпалил гуртом: Что современный человек — такая дрянь, Что я ишачу на козла, Что в людях совесть умерла, И что отмыться им не хватит в мире бань.
Я что-то там еще кричал, Но тут кулак на стол упал. Горящим, страшным взглядом Дед меня сверлил: «Тебе б со стороны взглянуть, Мой внук, на жизни своей суть, И ты б тогда совсем не так заговорил.
Ты был талантлив, всех любил, Но все в деньгах похоронил, Искал разгадку смысла жизни, а теперь Ты ищешь баб на стороне, Забыл о сыне и жене, И между миром и тобой — стальная дверь.
Неужто ради ваших склок, За хлеб и зрелища мешок, Мы погибали под огнем фашистских крыс?! Эх, нету Гитлера на вас, Тогда б вы поняли за час Всю ценность жизни, ее прелесть, ее смысл…»
Уже рассвет входил в мой дом, И птицы пели за окном, Солдат исчез, и я вдруг начал понимать: В любом из нас сидит война, — Не знаю, чья в этом вина, — нам нельзя на ней, ребята, погибать.
В любом из нас сидит война, — Не знаю, чья в этом вина, — И нам нельзя на ней, ребята, погибать.