Двадцать второй ледниковый период. Утренний хаос перчаток, шарфа. Кружево будней в чугунных перилах. Полдень, ползущий по книжным шкафам. Сумерки. Улица в отблесках фар. Эра зимы. Вечный вкус аспирина.
Эра зимы. Если коротко - холод. Он бесконечен в любых языках. Стой, не раздевшийся, в зеркале холла, тронуть не смея собачку замка. Эту вещицу создал музыкант, смятый лавиной подпевшего хора.
Самая полночь. Созвездья фонарных. Всхлипнувший с края земли тепловоз. То, что когда-то случалась бинарным, стало сегодня свершившемся врозь. Брошенный мир позвоночником врос в лед мостовой. Эта гибель банальна.
Значит – бежать пьяных кухонь, минуя общий катарсис, сквозь город, пешком, в снег, через белую площадь, по дну и вдоль фонарей, поликлиник и школ, в долгом пути развлекаясь стишком, бледному утру явив цель иную.
Значит – февраль. И размякнув, размокнув снова забыться в бесцельном письме. Что есть тоска распахнуть настежь окна, как не тоска по грядущей весне? Тот же, кто в бездну такую посмел, так и стоит, белизной этой охнув…
Утром отыщется в круге настольной лампы твой мир. Посмотри, как он мал. Ты только сумма прошедших историй, не совмещённых в конечный роман. Если на что-то надеяться стоит, так на шумящий за окнами март.