Курю в постели. Пепел. Простыня. Сухие маки на столе в бокале. Мне сгинуть здесь предписано едва ли, как не простить и не забыть тебя. От одиночества визитами храним знакомых и полузнакомых, впрочем, я делаюсь почти неуязвим, и вечером, и утром, даже ночью. Надеясь не увидеть никогда тебя в печали радости иль счастье, попытка разрушает города,сжигает время, изъедает снасти. Бульдозер тем же лемехом скребет, счищая верхний слой отжившей кожи с того, что всё никак не отомрёт, с души иль вещи на неё похожей. Есть в жизни нечто большее, чем мы, и это сберегу я, обещаю. Фотоальбомов белые листы слепец на ощупь пальцами читаю я до сих пор. Мне не прожить и дня, но я живу годами - это слишком. Выносливость моя убьет меня, но лишь потом, пока ещё не вышло и не пришло то время. Для меня всё оседает в памяти как хлопья золы и пепла и не надо для продления сей мысли многоточья. Луна в канаве, месяцы в ведре - слова всего лишь повод к умолчанью. Остынет август, дай Бог в декабре, соединит иль станет окончаньем. Пред Богом мы пока ещё вдвоём, лишь половина сделано, но сердце уходит в тень и на столе моем сухие маки, скальпель, полотенце. Почти чужие, но пока ещё пред небесами срощены венчаньем грядущего. Туманное пятно окружено как временем, молчаньем. И пену дней заполнить не спеша безумьем слова, ожиданьем тела, двуглавым монстром прыгает душа и кажется, что нету ей предела. Пока ещё идет на смену дня не ночь, но вечность, взрытая часами, минутами. И есть здесь у меня подарок, не проверенный весами. Когда-нибудь в ночи средь вещих снов или бессонниц, бреда, откровений, ты вспомнишь милая - моя любовь к тебе сильней земного притяженья. Но всё же рвется и стальная нить. Чугун ужасно тверд, но в корне хрупок. И есть закон, который не избыть, как временем не изменить поступок. В конце концов всё сходит на зеро, в конце концов всё умирает, даже память. И коль счастливым быть не суждено, не суждено после себя оставить ни голоса, ни сына, ни дворца, ни корабля с литыми парусами, то глупо обвинять во всём творца, воздвигнувшего стену между нами. Я знаю даже в этом виноват, что не сумел, не удержал, а отказался, что по весне, когда цветет гранат, оставил жизнь себе, позорно спасся, что слишком верил в то, что не уйдешь, что будешь вечно, вечность объяснима, что парка нить сомненья распрядет, что нет Галгофы, только Хиросима есть в жизни. Впрочем пережить её не сложно, нужно только пересилить элементарное защитное вранье и новой краски на палитру вылить, палитру чувств. Но я забыл о том, что счастье умирает без страданий и в разных реках мы теперь плывём, отличных друг от друга ожиданьем. И всё ж пока пределов нет и мне так хочется сказать тебе столь много. Что вновь я начинаю путь к себе, но без тебя так тяжела дорога.