Я в одиночке и все ближе смертный час. Вон катят санки по тюремному подворью. Сегодня душу я крещу последний раз, А завтра выпущу как голубя на волю.
Нет ни иконки, ни свечи, пришел бы поп, Что б все как надо, по-людски, по-человечьи. А так зеленкою крест на крест смажут лоб, Что б без инфекции этапом прямо в вечность.
На краешке небесного ковчега Я дух переведу от страшных дней. И повезут на саночках по снегу Труп в телогрейке с бирочкой моей.
Вчера был врач, он мне сказал: -Болеть не сметь. Больных расстреливать устав не позволяет Но ты герой, когда ведут таких на смерть, То вся тюрьма встает и молча провожает.
Он говорил еще: -Не страшно, уж поверь Ты не почувствуешь, лишь голова качнется. Увидишь ты, кто открывает в небо дверь. А кто закроет, уж увидеть не придется.
На краешке небесного ковчега Я дух переведу от страшных дней. И повезут на саночках по снегу Труп в телогрейке с бирочкой моей.
Найти б того мне, за кого я смерть приму. Я удавил его бы голыми руками. Вот загремел засов в предутреннем дыму. -Мне без вещей, как? А мне в ответ: -С вещами.
-Живи пока, тот живодер попался, гад. На общей хате жди, пока судья проснется. У правосудия отката нет назад. Был человек бы, а статья ему найдется.
У старого барака на скамейке На краешек я сяду, закурю. И бирочку протру на телогрейке. Что б видел Бог фамилию мою.