Ну что ж, друзья, готовьтесь, Я готов поведать вам старинную легенду, Которую я в детстве на качелях... Упал, расшибся и лежал в тифу, В степи, в ночи, под Царево-Кокшайском, И санитарка Нина Перегуда, Отстреливала пьяных мамелюков, Прищурив левый черноокий глаз. Я слушал, я внимал, я был, как губка, Которую ныряльщик Сэм Хавимби Нашел в обломках брига "Венсеремос", Удачно не доплывшего в Дербент, Где ждали, ах, как ждали Сципиона - Гуляку, чичисбея и плейбоя, Известного в Нагорном Пешаваре Как Черный-Ибис-Висакхапатнам. Оттуда и пришли гиперборейцы, Познавшие значенье слова "гунька" Не так, как понимали их собратья С потопленного острова Хонсю. Они ходили по пескам зыбучим, Поющим, как Наташа Королева, Они сходились к озеру Пяянны И слушали симфонию нутра. О, сколько силы было в этих звуках, Несущихся свободно и полетно, Хамольно и цедурно проникая В подкорку, корку, уши, нос и рот! Я задыхался от богатства красок, Таящихся во фресках Эль-Сфорцандо, Который по дороге из Хавьеда Пропил жену и чудного осла. А славная была девчушка Нина! Одна в кабине башенного крана С оборванным тросом противовеса Она сама Егорку родила. Сама перекусила пуповину Зубами из обычной нержавейки И вспомнила, как в тысяча багровом Расцвеченном пожарами году Она, братишка Нина Перегуда, Лежала вместе под одной шинелкой С зуавами из гаврского РУОПа И грезила о чем-то о большом. И вот сбылось пророчество Тутмосса - Пирамидальный тополь над Хефреном Жрецы из фараонского ОМОНа Срубили и пустили на дрова. И бедный еретик Джордано Бруно Обильный пот скофейкой утирая Кричал, что эта жаркая погода Влияет на вращение Земли. Земля стонала в области Китая. Цинь-Шихуанди бился с войском минов И циньский воин в круторогом шлеме Писал на стенах пагоды: "Мин нет". На заимке таежной под Иркутском Японский черный пояс Киньдза-Шиба, От боли воя, словно росомаха, Для баньки бил ладонями дрова. А Нина Николаевна Скворцова, В девичестве товарищ Перегуда, Читала вслух о гнусности фрейдизма Осужденным в десятом ИТУ. Я слушал, я внимал, я был, как губка, Графиня Де-ля-Боска-ди-Ардженто, Которую кусал в порыве страсти Корнет ингенмарландского полка. Губа синела. Море волновалось. Бора швыряла волны на Архангельск, Где люди, одуревши от свободы, Просили чаек хлеба принести. Голодный сын стоял на волноломе, Держа в руках осиновую палку. Он рыбу взять хотел на червячочка, Откопанного в вечной мерзлоте. И мать его, в замужестве Скворцова, В одну секунду обернулась рыбой, И клюнула, и он ее зажарил, И съел, и выжил, и продолжил род. Вот так и завершается легенда, Которую я слышал на качелях, Взлетая к солнцу, падая на землю, Как маятник - тик-так, тик-так, тик-так. Так было или не было - неважно, Утрите слезы смеха и печали, Живите вечно, падайте на землю, Взлетайте, и да будет вам тепло!