Навещая знакомый берег, отрешённо гляжу на взморье, возвращаясь на пепелище, осязаю рубеж времён. Ни о прошлом, ни о грядущем не рассказывает безмолвие - черепки отгремевших пиршеств, парафиновый парфенон... Лишь один звонит колокольчик, словно спрашивает: «Ну, где же ты?» Словно просит: «Побудь со мною!» А я рад бы, да не могу: от причала отходит судно, на него все мои надежды, я слежу за его движеньем, оставаясь на берегу...
Сухопутный пройдёт шарманщик в голубом головном уборе, напевая морскую песню, ничего не прося за труд. Эту песню придумал некто, никогда не бывавший в море, но поётся в ней лишь о море, и на судне её поймут. И здесь нет никакого чуда, ведь команду на судне этом составляют гвардейцы духа всех времён и любых кровей: открыватели многих истин, консультанты по раритетам, очевидцы больших событий, собеседники королей...
Мне хватило бы даже слова в долетевшем от них призыве, чтоб навеки проститься с сушей, и исчезнуть там, где заря. Но, безмолвный и недоступный, белый призрак на чёрной зыби разворачивается к ветру, никого с собой не зовя. И в то время как он, быть может, отправляется в край несчастий из великой любви к свободе для всемерной борьбы со злом, - я, покорный слуга глагола, я, поклонник деепричастий, остаюсь со своим неверным легкомысленным ремеслом...
Навсегда расставаясь с морем, наблюдаю почти бесстрастно (словно даже уже и это не могло бы меня развлечь), как невидимые пределы разграничивают пространство, и ничто этих черт запретных не осмелится пересечь. Лишь корабль моих упований покидает сии границы, тяжело поднимает крылья и, волнуясь, идёт во мглу... Я слежу за его движеньем, но пустуют мои таблицы: ни о прошлом, ни о грядущем ничего сказать не могу...