Я шагаю по пустыне, как товарищ Сухов, Мёртвый, как и брошенный сгнившей столицей. Ласково доносит до органов слуха Ветер песни модного самоубийцы.
Я не понимаю, что я за животное: Я люблю болота, в них — камыш, а не мрамор. Кладбища поют мне про вечную воду, За ноги цепляют стеклянные радости.
Чайка промелькнула — значит рядом есть море. Грустит старик, задумавшись о долгом ночлеге. Глупым космонавтам и конкистадорам Не дано до времени очнуться от бега.
И скачут по дымящимся тушкам животных Мёртвые пески, к небесам поднимая. «Ты тоже из песка», — говорит мне кто-то. Говорю кому-то, что я это знаю.
Друзья вы мои, Бесшабашные ваши метанья — От века удел человечий, Как глупость и боль. — Стой! Я иду
Вдоль по тропинке, Из-под ног — змейка Поперёк травы, А в траве сидел кузнечик.
На лысине земли под песочной звездою, Которая казалась мне далёкой когда-то, Беспомощно дымится вымокший порох Маленькой души, искажённой проклятьем.
Смеётся мой покой на горных уступах Над суетливым ветром поднебесной водою В глухом краю, где скрылся опасный преступник И летом отдыхает прокурор с семьёю.
Друзья вы мои, Бесшабашные ваши метанья От века — тёмная глупость И светлая боль. — Стой! Я иду
Вдоль по тропинке, Из-под ног — змейка Поперёк травы, А в траве сидел кузнечик.